Комбинат «Бытреклама» обеспечивал всеми видами оформительской рекламы, в том числе и газосветной, предприятия службы быта области. Непосредственно починялся он управлению рекламы министерства бытового обслуживания республики, которое находилось в Киеве. Большинство работ было связано с применением труда специалистов-оформителей и электромонтажников-газосветчиков. Поэтому уровень зарплаты на этом предприятии был в несколько раз выше, чем на обычных предприятиях областного центра, Комитет по труду и заработной плате внимательно следил, чтобы трудящиеся в СССР, за исключением специалистов министерства среднего машиностроения, (Военно-промышленный комплекс) получали заработную плату в довольно-таки скромных объёмах. Тут был особый резон, предусмотренный главными жрецами КПСС, — не создать рабочую аристократию и, тем самым, не нарушить контроль власти. С другой стороны — внутренний рынок в СССР всегда страдал от переизбытка денег и недостатка товаров и коммерческих услуг. Пускать денежную массу на самотёк было равносильно взрыву финансового котла, что и произошло в последние годы правления Горбачёва, неудачного реформатора и бездарного государственника.
Коллектив комбината дорожил и гордился своей работой. Высокими окладами и зарплатами, практически постоянной прогрессивкой. По итогам года — тринадцатая зарплата была в обязательном порядке. Но были и свои минусы. Комбинат был на окраине города, вдали от центра и тех улиц, где располагались самые главные и крупные магазины города. Большую часть управленцев составляли женщины. Среди них было немало разведённых — проблема купить и доставить в семью всё необходимое для жизни их остро волновала и заботила. В последний год правления Брежнева денег в государстве скопилась масса. Но потратить их с пользой и с удовольствием именно на то, чего душа и глаза желают, стало совершенно невозможно. Денежная масса давила на слабенький, полупарализованный внутренний рынок, обещая со временем, мощные финансовые катаклизмы. В то же время, «чёрный рынок», организованный ворами в законе, генералами советской милиции и мафией госаппарата, наладил массовый выпуск дефицитных вещей и продавал их по спекулятивным ценам, принося государству миллиардные убытки.
Комбинату исполнилось десять лет со дня его основания, а его директору Анатолию Павловичу Хлудневу — сорок. Он возглавил комбинат, будучи энергичным толковым руководителем, имевшим склонность к регулярным выпивкам. В течение этих десяти лет, он, форменным образом окончательно спился. Фактически он уже не руководил предприятием. Приезжал лишь на работу. Затем его секретарша Тамара, кто тоже благополучно спилась возле него, устраивали при закрытых дверях регулярную попойку в кабинете. Примерно к полудню пьяного в драбадан директора водитель отвозил домой. Но для всего мира он числился «на работе» — поехал контролировать объекты бригад оформителей. Надо отдать должное сознательной секретарше. Отоспавшись в помещении архива, она вновь занимала своё место в приёмной.
Главный инженер комбината был отставной военный. Большую часть своей службы в войсках он руководил строительно-инженерными управлениями. В комбинате он возглавлял технический и художественный совет, занимался вопросами стыковки и согласования с управлениями строительства и архитектуры. Он считался специалистом высокого класса. То, что комбинат регулярно выполнял планы, не вызывал претензий и нареканий у своих заказчиков, во многом была его заслугой. Главный инженер несколько лет был вдовцом, и это заметно отравляло ему жизнь и настроение. Но, проработав на комбинате два года, он близко сошёлся с разведённой женщиной, моложе его на двадцать два года, и сделался несказанно счастлив. Он был занят только своими прямыми служебными обязанностями, своей новой любовью, и его совершенно не волновали вопросы трудовой и морально-нравственной дисциплины в коллективе.
При алкоголике-директоре и отчуждённом от жизни коллектива главном инженере, и управленцы, и монтажно-оформительские бригады, возглавляемые старшим мастером и его двумя заместителями, оказались на положении сирот. Эта ситуация пришлась им весьма по душе. Выборное вече управленцев возглавила начальник планово-экономического отдела Альбина Викторовна. Она стала «крёстной матерью» коллектива. С одной стороны энергичная властолюбивая Альбина взяла на себя вопросы администрирования и взаимодействия с окружающим миром, требуя от всех служб безоговорочного исполнения её приказов. В то же время именно у неё, а не у главного инженера, отпрашивались среди рабочего дня управленцы, дабы побегать по магазинам в поисках всякого дефицита. В эру правления Альбины такое понятие, как опоздание на работу, которому в СССР придавали весьма серьёзное значение, никакой существенной роли уже не играло. Альбина требовала только исполнения конкретных производственных задач, но не требовала высиживать все восемь часов в помещении комбината. Она со своей сотрудницей, экономистом Тасей, подменяя друг друга по работе, по несколько часов занимались своими делами. Как это ни странно, несмотря на полное отсутствие на рабочих местах руководящих лиц, комбинат числился в передовиках и высоко котировался в министерстве бытового обслуживания в Киеве.
Но, как говорится, нет ничего вечного под луной. И даже такое уникальное чудо общественной политической мысли, как «великий и могучий» СССР, рухнул вдруг в одночасье. Однажды, впервые за десять лет существования комбината, лукавый дёрнул секретаря райкома партии по пропаганде и агитации приехать с проектом оформления нового кабинета политпроса. И тут секретарю открылась жуткая картина: пьяного в стельку директора выводили из туалета секретарша Тамара и шофёр служебной машины. Райком незамедлительно провёл партийное расследование и убедился, что в районе благополучно существует предприятие, руководимое коллегией управленцев и «крёстной мамой» Альбиной, а парторг комбината — он же художник-оформитель — целыми днями занят своей непосредственной работой, и ему глубоко наплевать, что происходит в коллективе.
Дело приняло нешуточный оборот. Парторга погнали взашей, но выбрать из семи членов партии истинного проводника линии КПСС оказалось невозможным. Брежневский застой сожрал последние остатки веры в бессмертную ленинскую идею торжества рабочего класса при глобальном руководстве ЦК КПСС и спецдурдома марксистко-ленинской партии, известного под названием Политбюро. Райком и городской КПК (комитет партийного контроля) послали разгромное письмо в министерство бытового обслуживания Украины. Копия ушла в вышестоящие партийные органы. Как любили раньше говорить в СССР, пользуясь сленгом еврейской части населения, то гандель и хипеш были подняты нешуточные.
Едва уцелел на своём месте начальник рекламного управления министерства. Но сковырнуть его оказалось сложно, потому, как он был из отставников КГБ. А эта категория лиц никогда не теряла связи со своим могущественным ведомством.
Через некоторое время райком направил в комбинат свою кандидатуру на должность директора. В этот день собрали весь коллектив комбината и даже художников-оформителей, работающих в мастерских, разбросанных в разных местах города, но числящихся на балансе комбината. Прибыли в полном составе все бригады газосветчиков и монтажников. Представляли нового директора представители райкома и райисполкома, областного управления бытового обслуживания населения. Все они тепло, с большим внутренним подъёмом обрисовали жизненный путь Ивана Игнатьевича Слюденкова — от комсомольского секретаря в мастерских локомотивного депо до заместителя председателя Железнодорожного райисполкома. И вот сегодня партия доверила коммунисту Слюденкову ответственный пост руководителя предприятия областного значения. Говорили только хорошее, указывали на его значительный вклад в благоустройство и в хозяйственную жизнь одного из районов областного центра. Однако тёртые жизнью управленцы, мастера и бригадиры чувствовали явную фальшь. После должности первого заместителя райисполкома возглавить обыкновенный комбинат, занимающийся оформительскими и рекламными работами, — это по всем параметрам того времени считалось понижением. Истинную причину, из-за которой Слюденкова турнули с насиженного места, знали несколько ответственных партийных функционеров и прокурор города. Выгнали его за связь с несколькими жуликами-начальниками строительных управлений, которые строили новый рынок города и подземный переход. Курировал строительство по линии райисполкома Слюденков. По результатам экспертной проверки республиканской прокуратуры вскрылся ряд хищений и продаж строительных материалов на сторону. Проверка показала, что Слюденков не получал денежные вознаграждения, то бишь, взятки от строительных начальников. Но на месте дачного кооператива городской и областной советско-партийной элиты ему в кратчайшие сроки воздвигли двухэтажное здание. Простому смертному предписали бы немедленно развалить здание и выгнали бы из партии. В СССР с подобными явлениями среди простого люда не чикались и воздавали нарушителям партийной морали и этикета на полную катушку. Но горком и КПК при горкоме не захотели привлекать внимание к городской партийной организации. Отделались тем, что перевели Слюденкова из высокой номенклатуры в разряд обычных руководителей среднего уровня.
Выступая перед собравшимися в зале сотрудниками комбината, без особой радости, настороженно разглядывавших нового директора, Слюденков сказал, что в любом деле, на любой работе неизменно нужна личная ответственность каждого и высокая дисциплина коллектива в целом. И что он, прежде всего, видит свою роль руководителя в том, чтобы сплотить коллектив комбината и нацелить на выполнение важных задач, поставленных партией и советским государством.
После этого, эпохального для коллектива комбината совещания и знакомства с новым директором , когда Слюденков отправился на вокзал ехать в Киев, дабы пройти обязательную процедуру утверждения на коллегии министерства бытового обслуживания — Альбина выступила перед коллективом управленцев. По её сведениям, полученным от мужа, ответственного работника облпотребсоюза, выяснилось, что Слюденков погорел на морально-бытовом разложении.
— Думаю, девочки и мальчики, что этот уксусный зануда устроит нам всем распрекрасную жизнь. Прощай, былая свобода! — с грустью констатировала мудрая женщина и прекрасный экономист.
Через два дня водитель директорской «Волги» встретил утром поезд из Киева и привёз в комбинат нового директора, которого утвердили на коллегии министерства. Некоторое время Иван Игнатьевич осваивал свой новый кабинет и обзванивал ближайших друзей. Ровно в двенадцать часов дня он появился в приемной и не увидел секретаршу на своём рабочем месте. Дважды звонил телефон, какие-то люди спрашивали бывшего директора, и Слюденков обстоятельно объяснял им, что прежний директор уволен по болезни, и что теперь на комбинате другой директор. После очередного звонка многочисленной родни секретарши недовольный Слюденков вошёл в кабинет главного инженера, корпевшего над многочисленными бумагами согласований и визированием технологических карт. Он спросил главного, почему секретаря комбината нет на рабочем месте.
Главный инженер улыбнулся такому пустяку, пожал плечами, сказал, что Тамара, скорей всего, пошла в магазин скупиться. Это ужасно не понравилось Слюденкову, и он пообещал главному инженеру, что с бардаком будет покончено немедленно, даже, если для этого придётся уволить половину коллектива. Они одновременно внимательно посмотрели друг на друга и поняли, что о совместной работе речи быть не может.
Слюденков собрал в своём кабинете всех заведующих отделами, позвонил на хоздвор комбината, который находился недалеко от здания конторы. Он велел немедленно придти начальнику снабжения и старшему мастеру, кто руководил производственной сферой. Он заявил. что вот уже второй час не может понять, почему секретарь комбината Тамара Максимовна не находится на своём положенном месте в приёмной. Может, ли, кто сказать ему, где она?
Собравшиеся молчали, словно все дружно набрали в рот воды. Но все они знали, что секретарша в настоящий момент почивает в помещении архива после утренней дозы спиртного. Но Тамара была частью этого коллектива, и сдавать её пришлому варягу никто не хотел. Слюденков понял, что все знают, где находится секретарь, но добровольно не скажут. Тогда он изменил тактику и объявил своё решение. Если через десять минут Тамара Максимовна не появится у него в кабинете, то он вынужден будет уволить её по статье. Это, безусловно, было нарушением законодательства о трудовой дисциплине, но собравшиеся не были знатоками отечественной юриспруденции и, испугавшись за судьбу близкого им человека, — все, как один, умоляюще уставились на Альбину. Слюденков понял, что именно эта женщина мутит воду в коллективе и является негласным вожаком.
— Может, вы скажете, вы же тут негласный директор и самая авторитетная дама, — сказал он Альбине.
— Ну, зачем уж так сразу увольнять по статье и ломать человеку судьбу. Скорей всего она находится в архиве. Может быть, она в данный момент подшивает документы. Я схожу в архив и если она там, то приведу её
— Нет, мы все вместе сходим, — распорядился Слюденков. — Все идут со мной.
Побледневшая Альбина вздохнула, тревожно переглянулась с главной бухгалтершей, и повела директора и всех остальных к дверям архива.
Дверь оказалась закрыта и Слюденков, медленно наливаясь злобой, испепелял взглядом Альбину. Старший мастер, кому эти кабинетные игры осточертели, кому надо было срочно готовить материалы на объект и поменять кислородные баллоны для газовой сварки, резко постучал в двери.
— Ну, чего надо! Десять минут не дадут отдохнуть раздался хрипловатый голос Тамары.
Слюденков в ярости стукнул в дверь ногой и заорал:
— Сейчас же откройте дверь, иначе я её вышибу! Здесь директор комбината!
Прошли несколько томительных минут ожидания, послышался кашель, недовольное бурчание, сопровождаемое матерками. И вскоре Тамара, припухшая то ли от очередной пьянки, то ли от сна, щурясь на свету, появилась в проёме двери, распространяя вокруг стойкий запах сивушного перегара. Слюденков вбежал в помещение архива, увидел раскладушку, покрытую матрацем и валяющееся на полу одеяло. Ему всё стало ясно.
— Это даже не бардак, это угроза существования советской трудовой дисциплины. Калёным железом буду выжигать, — пообещал Слюденков. — А вы, Тамара Максимовна, садитесь за свой стол, напишите объяснительную записку. Почему это в рабочее время вы в изрядном подпитии и отсутствуете на своём штатном месте.
— Та пошёл ты на хутор бабочек ловить, директор, — шумно зевнула невыспавшаяся и злая Тамара. — Никаких объяснительных. Напишу заявление по собственному, и трусись ты в блин.
Тамара села за свой стол, достала чистый лист и, уточнив фамилию директора, тут же написала объяснительную, а потом, как ни в чём не бывало, закурила, дружески улыбаясь своими коллегам.
— Кто профорг на этом замечательном предприятии, где пьют и спят среди белого дня? — строго спросил Слюденков.
— Таня Федуличева. Точнее, Татьяна Павловна, — ответила главная бухгалтерша, более, чем кто-либо, понимая из всей этой компании управленцев, что трудовая дисциплина на комбинате в последний год правления Анатолия Павловича полностью исчезла, как сон, как утренний туман.
— В каком отделе она работает, и почему я её здесь не вижу?
— Она дома. Она живёт в этом доме, где наша контора на третьем этаже, — объяснила главная бухгалтерша.
— Ну, знаете, друзья мои, это уже материал для всесоюзного журнала Фитиль. — Кошмарище какое-то, — усмехнулся Слюденков. — С профоргом мы потом разберёмся. Кто завотделом кадров? Где её кабинет? Пусть она представится мне и немедленно уволит эту пьянчужку. Назначаю комиссию из трёх человек, чтобы приняли у бывшей секретарши всё по описи, и дали мне на утверждение.
Все молчали и делали вид, что не поняли.
— Я, по-моему, достаточно ясно сформулировал свой вопрос, — где завотделом кадров? Она тоже отсыпается после очередного запоя?
— Кадровичка Таня Федуличева непьющая, многодетная мать. Я же вам только что объяснила, что она дома, на третьем этаже этого здания, — вымученно улыбнулась главная бухгалтерша.
Слюденков приказал вызвать Федуличеву, и Альбина Викторовна, позвонив ей домой, пригласила завотделом кадров на работу.
Таня Федуличева была любимицей коллектива управленцев. С ней можно было договориться по телефону, и поручить ей сделать покупки в городе. На квартире Тани на её газовой плите инициативная группа Альбины готовила всегда что-нибудь вкусненькое, устраивала коллективные обеды. В прошлом Таня училась на кондитера и частенько баловала коллектив управленцев своими коржами, тортами и печеньями. А продукты для этого покупали вскладчину.
Забрав объяснительную у секретарши Тамары, Слюденков приказал Федуличевой немедленно её уволить согласно заявления и выдать ей трудовую книжку. Затем он разрешил управленцам вернуться на свои места, предварительно обменявшись выразительными взглядами с Альбиной Викторовной.
И ещё один впечатляющий разговор состоялся у нового директора комбината с водителем персональной автомашины. Тот с очаровательной простотой и бесхитростностью высказал Слюденкову свою точку зрения на использование директорской машины. Водитель поведал новому директору, что служебный оклад маленький, и что сто рублей — не деньги. Прежний директор входил в положение своего водителя и разрешал ему заниматься частным извозом.
— А бензин как списывали? – спросил Слюденков.
— Как обычно, на поездки директора. Бензин этот копеечный, разве его убавится?
— Если все водители персоналок начнут списывать левый бензин, то по всей стране это составит миллионы тонн. Я на это не пойду. Частным извозом заниматься не разрешу и буду за это наказывать, — заключил Слюденков.
— А хули мне жопу просиживать весь день за сотку рублей в месяц? — зло аргументировал водитель. — Я лучше заявление напишу. Меня в сейсмическую службу приглашали. У них тачка ещё новее, меньше возни.
— Пишите, но, прежде чем уволиться и получить полный расчёт и трудовую книжку, сдайте машину механику гаража при хоздворе.
Вернувшись в тот же день домой, Слюденков рассказал жене о впечатлениях первого своего трудового дня в новом коллективе.
— У меня такое мнение, словно я за границу попал, в какой-то затерянный мир, — откровенно признался он. – По-моему, советской власти тут не было и в помине. Предприятием руководит мафия, и все делают то, чего они хотят, и что им выгодно. Боюсь, что половину коллектива придётся срочно уволить, а, оставшихся долго приучать к осознанию порядка. Разложить коллектив легко, а попробуй привести его к единому руководству. Это далеко не так просто. Иначе с такой вольницей загремим под фанфары.
В понедельник Слюденков собрал управление комбината, бригадиров, художников-оформителей и монтажников-газосветчиков. Он назвал вещи своими именами и предупредил, что, если совместными усилиями не будет восстановлен порядок и дисциплина, то он поставит вопрос перед райкомом партии о ситуации на предприятии. В таких случаях по договорённости с министерством бытового обслуживания комбинат временно закроют. Когда его вновь откроют, то большинство из членов коллектива, кто мутит воду, работать на этом предприятии не будут. А чтобы дело не пострадало, то комбинат из соседней области возьмёт на себя объёмы работ.
Это заявление раскололо коллектив. Первой капитулировала главная бухгалтерша. Она прибыла на доверительную беседу, сообщила, что ей осталось три года до пенсии, и она хочет доработать эти годы в нормальной обстановке. И что так считают все сотрудники бухгалтерии. Потом пришёл один из мастеров и рассказал о массовых хищениях и воровском списании дефицитных оформительских материалов, которые себе позволяют старший мастер и начальник снабжения. Слюденков тут же приказом отстранил эту парочку домашних воров, назначил комиссию по проверке, которую возглавила главная бухгалтерша. Временно, исполняющим обязанности старшего мастера стал мастер-информатор. После краткого разговора с главным инженером, полностью устранившимся от воспитательной работы в коллективе, Слюденков открытым текстом предложил ему выбор: или отставник пишет заявление об уходе, или к решению этого вопроса подключается райком партии. Главный инженер мгновенно написал заявление.
Практически две недели этих кадровых замен и очищения коллектива от чуждых Слюденкову элементов прошли в ужасной напряжёнке. Слюденков буквально дневал и ночевал в своём кабинете, использовал все свои прежние связи в городе. Через некоторое время в кабинет к нему пришла любовница главного инженера, технолог Ира Петунина, подал заявление об увольнении по собственному желанию. Она письменно мотивировала свою просьбу тем, что не желает работать с новым директором, потому, как он ей физически неприятен. Слюденков не стал заставлять её переписывать заявление, подписал его и уволил Иру без всяких проволочек.
Позднее он рассказал супруге, что впервые за сорок пять лет своей жизни и постоянной работы в коллективах он столкнулся с такой откровенной ненавистью и презрением к своей персоне со стороны этой комбинатовской вольницы, которую он корчевал. Могли бы — так на куски порезали и глазом не моргнули. Если эта зараза расплодится по стране и на каждом предприятии и в учреждении появится своя Альбина, то от СССР останется одно воспоминание. Куда катимся непонятно.
— Ванечка, родной, зачем тебе эта обуза? Ты последнее здоровье отдашь этому комбинату, и никто этого не оценит. Из-за каких-то 200 рублей с прогрессивкой ты день и ночь пропадаешь на работе. А я в это же время запустила первую теплицу на нашей даче и оптом сдаю цветы перекупщикам. Так вот, милый, цветы принесли нам тысячу двести рублей за полгода. А если запущу вторую теплицу, то десятка тысяч в год — это весомо и ощутимо к семейному бюджету.
— Пойми правильно, я с детских лет в коллективе, с двадцати лет на комсомольской работе. Я помру от скуки, если буду заниматься вместе с тобой цветами и выращиванием клубнички и малинки.
Супруга не сказала ему главное. Пока Слюденков всё своё время и здоровье отдавал становлению себя в личности директора и комбината, она близко сошлась с перекупщиком цветов Ашотом. Ему было тридцать пять лет, а супруге Слюденкова — сорок. И лишать себя всех тех прелестей жизни, которые так скоротечны, ради упрямства своего мужа, она не собиралась.
* * *
Прошло пять лет с того времени, когда Слюденков возглавил комбинат. За это время в стране произошло много событий. Умер Брежнев, за ним вслед в небытие отправились главные «мраморные слоники» последнего Политбюро СССР: Андропов, Устинов, Черненко. К власти в партии и в государстве пришёл реформатор Горбачёв, выпустивший джинна криминальной революции, и оканчательно разваливший хронически больной СССР.
К своему пятидесятилетию Слюденков, как руководитель предприятия добился многого. Он построил новый хоздвор, организовал собственную столярную мастерскую. Комбинат вдвое увеличил объёмы производства. С мафией Альбины Викторовны было покончено. Кадровая чистка позволила Слюденкову полностью перетасовать и заменить личный состав управления и руководства комбината. Но Горбачёв — бездарный государственник и политик ввергнул государство и общество в пучину криминальной войны и жестоких социальных катаклизмов и межнациональных разборок. Именно в последние годы правление Горбачёва, кто весь период своего правления в СССР, пользовался чужими советами и жил чужим умом, в силу отсутствия собственного – внедрили в экономику безнадёжно больного государства явно идиотский метод: выборности первого лица на предприятиях и в учреждениях. Это привело к полной анархии в сфере экономики, позволило авантюристам и представителям воровского мира заполучить контроль над массой предприятий и учреждений. Как показали события того времени, все эти выборы и перевыборы руководящих лиц превратились на самом деле в подтасовку голосов и в сведение личных счётов. От такого кадрового беспредела экономика СССР оправиться не могла и фактически именно эта акция, вызвавшая анархию в сфере производства и управления экономикой, подтолкнули Ельцина и его ближайших советников к уничтожению СССР, как политической и экономической системы. Хроническому алкоголику, кто так же, как и Горбачёв, никогда не имел своего определяющего мнения, пользовался по старой партийной привычке тезисами ближнего окружения, было абсолютно невдомёк, в какой тупик абсурда они толкают народы СССР, в том числе русский народ, абсолютно не готовый к восприятию модели капитализма с уголовными, бандитскими вариациями.
И в родном городе Слюденкова началась компания выборов первого лица. Посоветовавшись со своим ближним окружением, которое он себе подобрал по вкусу за эти пять лет руководства, Слюденков предложил альтернативную фигуру своего заместителя. Этого молодого человека, сына своего друга, он пестовал и воспитывал в течение последних двух лет и был практически уверен в его преданности и благожелательном отношении.
Наступил день выборов директора комбината. В списки для тайного голосования были внесены две кандидатуры. Прежний директор и его заместитель. Выборы прошли быстро. За два часа весь коллектив проголосовал. Атмосфера во время проведения выборов была миролюбивая, никаких разборок, оскорблений, столкновений со стороны поддержки двух кандидатур. Затем председатель комиссии по проведению выборов руководителя огласил акт подсчёта голосов. За директора Слюденкова было подано тридцать пять процентов голосов. За кандидата в директора Прушко отдали свои голоса шестьдесят пять процентов членов коллектива. По итогам выборов новым директором комбинат выбран первый заместитель — товарищ Прушко.
В зале, где проходили выборы, началось всеобщее ликование. Большая часть коллектива стала поздравлять нового директора. Каждый ненавязчиво стремился дать ему понять, что именно его голос, сыграл решающее значение. На Слюденкова смотреть никто не хотел. Известие, что коллектив предпочёл заместителя, кто проработал на комбинате всего-то два года и ничего практически ещё не сделал для становления производства, болезненно отозвалось в душе Слюденкова. Никто даже не подошёл к нему, не поблагодарил его за все те годы, что они вместе трудились на комбинате, не пожелал удачи на новом трудовом месте. «Почему они все так меня ненавидят? Я же всё делал, чтобы комбинат плодотворно работал, и люди были довольны?». Он побрёл к выходу. Но его остановил торжествующий голос его выдвиженца. Бывшего первого заместителя.
— Иван Игнатьевич! Вы забыли отдать мне ключи от кабинета и директорской машины!
Слюденков достал ключи, протянул их новому директору, сделал шаг и острая, жгучая боль в сердце повалила его пол. Когда через двадцать минут приехала скорая помощь, она констатировала смерть от обширного инфаркта миокарда. Слюденков умер, оставшись навсегда в знакомой ему эпохе, привычной обстановке советского государства, где всё было понятно, всё было родным и чем он, как и миллионы советских людей, в известной мере гордился. Для миллионов таких, как Слюденков, крушение СССР и приход к власти в республиках бывшего «нерушимого» Союза капитализма и махрового криминала с глобальной коррупцией стало трагедией. И никто никогда не подсчитывал, сколько же бывших советских людей умерли так же, как Слюденков, от ужаса перед свершившимся, не принимая ни душой, ни сознанием приход новой, чуждой им, эпохи.
Через три года предприимчивый новый директор, лишив комбинат объёмов производства, добился, как и прочие авантюристы-директора горбачёвского призыва, что коллектив, перестав получать зарплату, разбежался. Прушко приватизировал комбинат, сделал его частным предприятием. Он открыл на его базе мебельный цех, выпускал дорогую, стильную мебель, активно занимался оформлением частных ресторанов и кафе. Но когда его бизнес приглянулся известному криминальному авторитету, Прушко расстреляли на пороге его роскошного дома. Он разделил судьбу сотен тысяч бизнесменов, на всём пространстве постсоветских республик, убитых мафией. И по сей день ни одно правительство этих суверенных криминальных республик не в состоянии обуздать преступность, и бизнесменов продолжают убивать. Но наряду с обычными бандитами-уголовниками в этот процесс вовлечены и активно трудятся в качестве киллеров сотрудники практически всех правоохранительных органов.
Вот это и есть суть и содержание криминальной государственности постсоветских республик — больших и маленьких осколков некогда могущественного СССР.
Никодимыч
