У многих наших бывших соотечественников на памяти антиалкогольная компания времен горбачевской перестройки, породившая волну протестов и глухой ненависти народонаселения СССР к фантастической попытке незадачливого реформатора: превратить в одночасье, массово пьющую страну, место встречи стоических трезвенников.

В продуктовых и специализированных винно-водочных магазинах советской торговли, так же, как и по всей стране развитого социализма, ошалевшей от подобного насилия над душой и плотью — спиртное продавалась по строжайшим лимитам. В то же время, оптово-розничные склады, буквально, ломились от ящиков с водкой, коньяком и креплёными винами.

В один из таких дней, опротивевшей горбачевской дрессуры народа, пьющего благополучно и с удовольствием, не менее, чем все тысячи лет своей славной государственности, где могли запретить все. И даже дышать, но чтобы водку запретить – такое, ни один взбесившийся диктатор, никогда себе не смог бы позволить — собралась группа творческой интеллигенции у Заслуженного артиста Украины, ведущего солиста Крымского театра оперетты, Ивана Зарецкого. Случай был особый: сорокалетие актера и премьера «Свадьбы в Малиновке», где Иван Зарецкий, блестяще сыграл героя Гражданской войны.

Стол был уставлен разнообразными закусками. В центре его, сиротливо стояли две бутылки колкозного плодово-ягодного вина, редкой на вкус кислятины. Окинув хозяйским глазом стол, Иван со всей мощью своего густого баритона спросил:

— Жена. При таком закусе, а где же водка, черт подери?
— Ванечка, ты же знаешь, что наш лимит – две бутылки в квартал. Ты ее сразу уничтожил.
— Обойдемся домашними средствами, — желая разрядить неловкую обстановку, воскликнул театральный критик Михась Мамота, торжественно доставая из пластмассового пакета бутылек с бабушкиной наливкой.

Он взял в руки фужер юбиляра, и наполнил его до краев. Иван поднял этот фужер. Долго рассматривал его и с большой горечью изрек:

— И вот этот компот с прошлогодними мухами — заздравная чара ведущего артиста оперетты?

Воцарилось тягостное молчание и, сидевшие за столом друзья Ивана, безззвучно и темпераментно выматерили про себя и Горбачева, и Коммунистическую партию, породившую этого, изрядно надоевшего говоруна. Лишившего своими дурацками указами о вреде алкоголизма, миллионы пьющих и, употребляющих спиртное в охотку. Лишившего, можно сказать, самой большой радости в жизни и приятного общения в кругу старых друзей, чувствующих в этот момент, что кто-то, воссевший на верхотуре Кремлевской власти, проводит над своим народом гнусный и унизительный эксперимент. Юбиляр медленно перевел взгляд на большой портрет своего деда— героя Гражданской войны, на кавалерийскую шашку, висевшую над портретом, и с укоризной в голосе воскликнул:

— Ну, что, дедуля, ты теперь понял, какую сладкую жизнь вы нам устроили?

И тут одного из гостей дернуло ляпнуть, что, дескать, в специализированном магазине на улице Севастопольской — водка есть всегда, но ее с «черного хода» отпускают только «слугам народа».

— А мы тогда, кто? — взревел Зарецкий.
Он схватил телефонную книжку, нашел номер телефона этого магазина, набрал его и, дрожащим, старческим голосом представился:
— С вами говорит ветеран Гражданской войны комбриг Зарецкий. Сегодня юбилей Первой Конной армии, а обмыть это героическое событие — просто нечем.

Директриса магазина заявила, что она ничем помочь не может, но через некоторое время, посоветовавшись с кем-то, сообщила, что в магазине находится представитель городского комитета народного контроля, который настоятельно советует обратиться в магазин для ветеранов, но там, кажется, тоже все лимиты исчерпаны. И тут же повесила трубку.
Не долго думая, Иван сорвал со стены шашку деда, на ходу бросив племяннику:

— Павлуша, заводи тачку.

Жена бросилась наперерез.

— Ванечка, что ты задумал? Тебя же исключат из партии!
— Не такая уж беда в жизни и в творчестве артиста лишиться этого опыстылевшего партбилета. Да из этой осточертевшей партии, скоро народ валом повалит, — ответил ей Иван и приказал собравшимся: — Ждите. Праздник не отменяется. А уж это осиное гнездо я точно разворошу, но без спиртного назад ходу нет.

Театр оперетты находился вблизи дома артиста. На глазах изумленного племянника Зарецкий ворвался в свою артистическую уборную и через пятнадцать минут вышел в гриме, парике и костюме кавалериста с шашкой наперевес. Еще через десять минут жигуленок остановился на Севастопольской, у входа в винно-водочный магазин, где в томительном ожидании, когда, наконец-то, привезут — всегда толпились люди со стрададальческим выражением на лицах. Иван ногой открыл дверь, и направился в кабинет директрисы, не обращая внимание на протесты, и вопли продавщиц, перепуганных такми странным посетителем. За столом восседала круглолицая директриса, явно бальзаковского возраста, а рядом находился представитель комитета народного контроля, на которого директриса сослалась в своем разговоре по телефону. В руках у этого плотного мордатенького мужичонки была объемная авоська, из которой стыдливо выглядывали пробки долгожданнной белоголовой.

— Комбриг Зарецкий, прошу любить и жаловать, — представился Иван и, ткнув шашкой в авоську, грозно спросил:— А это ты по лимиту тащишь, друг любезный и непьющий?
— Да что вы себе позволяете? — испуганно заверещал представитель номенклатуры и стойкий борец за народное счастье. — Вы понимаете, что вам грозит за нападение на штатного партийного работника?
— Ах, ты контра белогвардейская, водку нашу народную выносишь, лихоимец, а мне, ветерану Первой Конной армии — все ваши лимиты исчерпаны.
 
Тут вдруг Зарецкий резко взмахнул шашкой над головой. Представитель народного контроля уронил авоську, завыл дурным голосом, и спрятался за широкой спиной директрисы,
Директриса, не отрывая удивленных глаз от выразительного лица ветерана, который и в гриме и без грима, вызывал у женщин мгновенный прилив положительных и желанных эмоций, без всякого страха приветливо улыбнулась Ивану и мягко сказала::Ну, зачем вам эти неприятности? Мы все уладим полюбовно.

Иван взял шашку и показал на надпись, выгравированную на клинке:

— Читайте, пожалуйста.

Директриса прочла вслух текст, запечатленный стихилем гравера: «Комбригу Зарецкому за личную храбрость и преданность Советской власти. Командарм Первой Конной армии — Семен Буденный».

Нужно отдать должное директрисе за находчивость и быструю реакцию в такой неожиданной жизненной ситуации.

— Ой, девочки, посмотрите, какой заслуженный человек нас навестил, — радостно возвестила директриса застывшим от ужаса и любопытства, продавщицам магазина. — Выдать ему немедленно из моего личного директорского резерва: три бутылки водки и две бутылки коньяку пять звездочек. Юбилей Первой Коннной армии должен быть отмечен, как положено!

Через некоторое время на очередном представлении « Свадьбы в Малиновке» в антракте, в артистическую уборную Ивана Зарецкого постучали. Вошла директриса специализированного винно-водочного магазина и, извинившись, за свое нежданное вторжение, лукаво улыбаясь, сказала:

— Иван Константинович, я же вас тогда сразу узнала. Хочу вам сказать, что в магазине вы сыграли даже еще ярче, чем сегодня на сцене!


Никодимыч