Весь мир — наш!

Главная » Статьи » ICES — CAPC » Статьи

Кризис политической экономии

Классики политической экономии, такие как Адам Смит или Давид Риккардо, никогда не использовали само по себе слово «экономика». Они пользовались термином «политическая экономия». Для классических экономистов было невозможно постичь политику без экономики или экономику без политики. Эти две сферы, конечно же, различны, но они также и тесно взаимосвязаны. Слово «экономия», или «экономика», начало использоваться самостоятельно только в конце 19-го века. Смит понимал, что в то время, как эффективный рынок может возникнуть на основе выбора индивидуумов, варианты выбора ограничены рамками политической системы, в которой они избираются, — точно так же, как и сама политическая система формируется в зависимости от экономических реалий. В понимании классических экономистов, политические и экономические системы взаимно переплетаются, при этом существование одной зависит от другой. Суть нынешнего экономического кризиса проще всего понять как кризис политической экономии. Более того, его следует понимать как глобальный кризис, охватывающий Соединенные Штаты, Европу и Китай, — кризис, имеющий повсюду свои особенности, но один преобладающий общий принцип: взаимосвязь между политическим устройством и экономической жизнью. В глобальном масштабе, или, по крайней мере, для большинства крупнейших экономически развитых государств мира, наблюдается кризис политической экономии. Давайте рассмотрим, как он возник. Истоки кризиса Как нам известно, толчком для нынешнего финансового кризиса послужил обвал вторичного ипотечного рынка в Соединенных Штатах. Точнее говоря, он возник в финансовой системе, генерирующей бумажные активы, стоимость которых зависела от цены жилья. За основу бралось предположение, что цена жилья будет все время расти, и что по крайней мере, если даже цена будет колебаться, цену бумаг все равно можно будет определить. Оказалось, что ни то, ни другое из этих предположений не соответствовало действительности. Цена жилья снижалась, и, что ещё хуже, цена бумажных активов перестала определяться. Это поставило всю американскую финансовую систему в тупик, и кризис стал распространяться на Европу, где многие финансовые учреждения к тому времени накупили множество таких бумаг. С точки зрения экономики, это был по сути финансовый кризис, где решалось, кто заработал или потерял деньги, и как много. С точки зрения политической экономии, встал другой вопрос: о легитимности финансовой элиты. Представим, что государственная система состоит из ряда подсистем: политической, экономической, военной и т. д. И далее представим, что экономическая система подразделяется на две подсистемы — различные корпоративные вертикали с их собственными элитами, и где одна из вертикалей представляет собой финансовую систему. Здесь, конечно же, ситуация чрезмерно упрощена, но я делаю это специально, чтобы объяснить выдвигаемое соображение. Одна из систем, финансовая, — отказала, и этот отказ произошел вследствие решений, принятых финансовой элитой. Это создало масштабную политическую проблему, заключающуюся не столько в доверии к какому-либо конкретному финансовому инструменту, а в компетентности и честности самой финансовой элиты. Возникло ощущение, что финансовая элита — или бестолковая, или нечестная, или и то, и другое одновременно. Сложилось мнение, что финансовая элита нарушила все принципы фидуциарной, социальной и моральной ответственности в погоне за собственной личной выгодой за счёт общества в целом. Справедливо это подозрение или нет, но такое ощущение привело к масштабному политическому кризису. Случился настоящий системный кризис, по сравнению с которым кризис финансовых учреждений оказался мелочью. Встал вопрос: сможет ли политическая система не просто урегулировать кризис, но и привлечь к ответственности тех, кто в нем виноват? И, с другой стороны, если в финансовом кризисе нет ничего криминального, — то как вышло, что политическая система не создала законов, которые бы позволили квалифицировать такие действия как преступные? Не состоит ли политическая элита в сговоре с финансовой элитой? Получился кризис доверия к финансовой системе и кризис доверия к политической системе. Действия правительства США в сентябре 2008 года в первую очередь были направлены на решение вопросов, касающихся сбоев финансовой системы. Многие предполагали, что за этим последует решение проблем, связанных с несостоятельностью и неудачами финансовой элиты, но складывается впечатление, что этого не произошло. На самом деле возникает ощущение, что, истратив огромные суммы денег на стабилизацию финансовой системы, политическая элита позволила финансовой элите вновь распорядиться этой системой к своей собственной выгоде. Это породило ещё один кризис — кризис политической элиты. Протестное Движение Чаепития, Tea Party, зародилось отчасти как критика политической элиты, фокусирующее свое внимание на мерах, предпринимаемых для стабилизации системы, и утверждающее, что именно политическая элита создала новый финансовый кризис, на этот раз — в виде чрезмерного суверенного (государственного) долга. Восприятие проблемы Движением Чаепития было радикальным, но идея состояла в том, что политическая элита решала финансовую проблему как за счёт генерирования огромного долга, так и за счет чрезмерной концентрации государственной власти. В качестве аргумента движение утверждало, что политическая элита использовала финансовый кризис в целях резкого увеличения власти государства (воплощением этого явилась реформа здравоохранения), в то время как вследствие чрезмерно высокого суверенного долга было нарушено управление финансовой системой. Кризис в Европе Проблема суверенного долга также стала причиной финансового, а затем и политического кризиса в Европе. В то время как американский финансовый кризис, несомненно, повлиял на Европу, европейский политический кризис был усугублен наступившей в результате этого рецессией. В Европе уже давно существовало некое меньшинство, у которого сложилось ощущение, что Европейский Союз был создан либо для поддержки финансовой элиты за счёт большего количества населения, либо для усиления Северной Европы, особенно Франции и Германии, за счет периферии, — или и то, и другое вместе. Такое ощущение, составлявшее точку зрения этого меньшинства, в результате рецессии усилилось. Европейский кризис был похож на американский в том, что финансовым учреждениям пришло на выручку государство. Но кризис был тем глубже, что Европа действовала не как единое целое, разбираясь с европейскими банками, а вместо этого работала на национальных уровнях, где каждое государство сфокусировалось на своих собственных банках, в то время как Европейский Центробанк, по всей видимости, отдавал предпочтение Северной Европе в общем и Германии в частности. Это особенно проявилось в момент, когда рецессией были спровоцированы непропорциональные кризисы в периферийных странах, таких, как Греция. Существует две версии происшедшего. Первая — это германская версия, которая стала общепринятым объяснением. Согласно ей, Греция скатилась в кризис с суверенным долгом вследствие безответственности греческого правительства при осуществлении программ социального обеспечения, на которые оно затрачивало больше средств, чем могло себе позволить, и тогда греки стали ждать, что другие, в первую очередь немцы, должны их выручать. Греческая версия, которая воспринимается не столь безоговорочно, выглядит иначе: это немцы всё подстроили так, чтобы использовать Евросоюз в свою пользу. Германия является третьим в мире крупнейшим экспортёром, после Китая и США (быстро приближаясь ко второму месту). Создав зону свободной торговли, немцы создали защищенные от конкуренции рынки для своих товаров. Но, как только разразился кризис, неспособность Греции девальвировать свою валюту, — которой является Евро, контролируемое Европейский Центральным Банком, — а также способность Германии продолжать экспорт своих товаров, который Греция не имела никакой возможности контролировать, усугубили рецессию в Греции, что привело к кризису суверенного долга. Более того, разработанные в Брюсселе правила так укрепили положение Германии, что Греция оказалась беспомощной. Которая из указанных двух версий более правдоподобна, совершенно неважно. А дело в том, что Европа столкнулась с двумя политическими кризисами, спровоцированными экономикой. Один из этих кризисов аналогичен американскому: бытует мнение, что европейская политическая элита выступила в защиту финансовой. Другой представляет собой региональный кризис, при котором отдельные части Европы практически в открытую перестали друг другу доверять. Это может стать кризисом самого существования Европейского Союза. Кризис в Китае Американский и европейский кризисы больно ударили по Китаю, который, будучи крупнейшей в мире страной-экспортёром, является заложником внешнего спроса, особенно со стороны Соединенных Штатов и Европы. Когда в Соединенных Штатах и Европе начался спад, правительство Китая столкнулось с ростом безработицы. Если бы пришлось закрыть фабрики, рабочие оказались бы безработными, а безработица в Китае могла бы привести к масштабной социальной нестабильности. У китайского правительства было два варианта ответных действий. Первый — продолжать работу фабрик, проводя политику снижения цен до такой точки, когда маржа прибыли от экспорта испарится. Второй — предоставить предприятиям беспрецедентные по размерам кредиты, рискуя дефолтом по долгам, лишь бы предприятия продолжали работать. Такая стратегия сработала, но только за счёт существенной инфляции. Это привело ко второму кризису, при котором рабочие столкнулись со снижением и без того маленьких доходов. Ответной мерой стало увеличение доходов, что, в свою очередь, снова увеличило себестоимость экспортируемых товаров и сделало китайские ставки заработной платы менее конкурентоспособными, чем, например, в Мексике. До недавнего времени Китай поддерживал предпринимателей. Это было легко, когда Европа и Соединенные Штаты находились в состоянии экономического бума. Теперь же рациональным ходом для предпринимателей стало уйти в оффшор или увольнять рабочих, либо и то, и другое. Китайское правительство не могло этого позволить, и оно стало всё больше и больше вмешиваться в экономику. Политическая элита искала пути стабилизации положения и своих собственных позиций — путём усиления контроля над финансовой и другими корпоративными элитами. Так или иначе, но во всех трёх регионах, — Соединенных Штатах, Европе и Китае, — по крайней мере, в качестве первых шагов правительства прибегли именно к таким мерам. В Соединенных Штатах первым импульсом стало стимулирование экономики и усиление контроля над различными секторами экономики. В Европе, где и так уже имелись довольно мощные рычаги управления экономикой, политическая элита начала разбираться и анализировать, как эти рычаги управления будут действовать, и кому от этого будет больше выгоды. В Китае, где политическая элита всегда сохраняла полную власть над экономикой, эта власть усилилась. Во всех трех случаях первым импульсом было использовать политические рычаги управления. Во всех трех случаях это вызвало сопротивление. Движение Чаепития в США стало попросту самым активным и эффективным проявлением этого сопротивления. Оно вылилось и за пределы Штатов. В Европе сопротивление исходило от противников интеграции Европы (и от анти-иммиграционных сил, обвинявших политику открытых границ Евросоюза, создающую условия для неконтролируемой иммиграции). Оно также исходило от политических элит таких стран, как Ирландия, которые конфронтировали с политическими элитами других стран. В Китае сопротивление оказывали те, кто больше пострадал от инфляции, — как потребители, так и деловые круги, чей экспорт стал менее конкурентоспособным и прибыльным. Не каждая экономически развитая страна оказалась охвачена кризисом. Россия прошла через этот кризис на много лет раньше и уже склонилась к тому, что контроль за экономикой осуществляет политическая элита. Бразилия и Индия не испытали крайностей, с которыми столкнулся Китай, но с другой стороны, — у них и не было таких крайне высоких темпов роста, как в Китае. Но когда подобный кризис охватывает Соединенные Штаты, Европу и Китай, можно со всем основанием сказать, что центр тяжести мировой экономики и большая часть военной мощи в мире находятся в состоянии кризиса. И это немаловажный момент. Кризис не означает коллапс. Соединенные Штаты обладают значительной политической волей использовать дополнительные средства. У Европы такой воли меньше, но входящие в её состав страны сильны. Коммунистическая партия Китая представляет собой внушительную силу, но она сталкивается уже не с финансовым кризисом. Она борется с политическим кризисом по поводу того, какими способами политическая элита управляется с финансовым кризисом. Именно этот политический кризис представляет наибольшую опасность, поскольку по мере того, как политическая элита ослабевает, она утрачивает способность управлять и контролировать другие элиты. Очень важно понимать, что это не идеологическая угроза. И сторонники левого крыла, выступающие против глобализации, и сторонники правого крыла, выступающие против иммиграции, вовлечены в один и тот же процесс — оспаривание легитимности элит. И это также не просто классовый вопрос. Вызов исходит с разных сторон. И те, кто его бросает, пока что не составляют большинства, но они не так уж далеки от этого, чтобы не принимать их в расчёт. Но настоящая проблема состоит в том, что пока сохраняется угроза и вызов элите, глубокие изменения, происходящие среди сил, бросающих этот вызов, сильно затрудняют возможность представить себе какую-либо альтернативную политическую элиту. Кризис легитимности Таким образом, получается, что это уже третий кризис, который может возникнуть: когда элиты лишаются легитимности, а все, что имеется и могло бы их заменить, представляет собой глубоко разделенные и враждебные силы, объединенные лишь враждебностью к элитам, но без какой-либо собственной связной и последовательной идеологии. В Соединенных Штатах это привело бы к параличу. В Европе это привело бы к возврату к национальным государствам. В Китае это бы привело к региональному дроблению и конфликту. Это всё экстремальные варианты развития событий. Существует также множество сдерживающих факторов. Но мы не сможем понять, что происходит, не уяснив две вещи. Первое — что политико-экономический кризис, если он и не глобальный, то как минимум — широко распространённый, и, хотя происходящие повсюду восстания имеют свои собственные корни, они тем или иным образом связаны с кризисом. Второе — кризис представляет собой экономическую проблему, которая спровоцировала политическую проблему, которая, в свою очередь, усугубляет экономическую проблему. Приверженцы Адама Смита могут верить в автономную экономическую сферу, не связанную с политикой, но Адам Смит был намного более проницателен. Именно поэтому он назвал свою величайшую книгу «Благосостояние наций». Она о благосостоянии, но она также и о народах. Она явилась политэкономическим трудом, который и ныне весьма актуален. Он учит нас пониманию текущего момента, в который мы живём. © Джордж Фридман (СТРАТФОР) © Юджин Ревийн, специально для ICES — CAPC
Категория: Статьи \| Добавил: litcetera (11.08.2011) \| Автор: ICES — CAPC
Просмотров: 2536