| saadi | Дата: Четверг, 19.02.2015, 09:54 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-майор
Группа: Модераторы
Сообщений: 173
Статус: Оффлайн
| Отвори потихоньку калитку
И войди в тихий садик как тень,
Не забудь потемнее накидку,
Кружева на головку надень.
А. Будищев
Русского человека униженными и оскорбленными персонажами удивить трудно. Это люди скромные и бедные, но с необыкновенной чистой бриллиантовой душой, заслуживающей лучшего обхождения и справедливой, согласно внутренним качествам, доли, словно дорогой, изысканной оправы. Глядя на них не у одного поколения молодых и не очень молодых русских людей, отягощенных совестью, рождалось поползновение нарушить законы хищной природы в пользу слабых и беззащитных, воздать всем наконец-то по заслугам и прекратить неправедные страдания преимущественно разом и навсегда. Иногда протест зарождался внутри самих униженных и оскорбленных, и тогда, Россия, что называется, держись! Впрочем, держись не только Россия.
И действительно, не только русским, но и немцам не чужды похожие мысли. Иначе с чего это им под самое Рождество, когда дни коротки и воздух влажен и плотен, как кисель, и у депутатов особенно меланхолическое настроение в перспективе каникул и Нового года, пришло в голову утвердить закон в защиту угнетенных женщин нехорошего поведения, с целью предохранения их от неразлучных с профессией болезней как результата их легкомысленного труда. Грех незащищенности и переноса вирусов и вину за отсутствие упомянутых кружев на известном месте, они возложили на фраера, как инициатора, а следовательно, ответственного за невеселые итоги принудительного легкомыслия.
Таким образом, справедливость, по мнению депутатов, восторжествовала, а контроль за исполнением закона торжественно возложили на полицейских, как ответственных за весь порядок в стране, вплоть до регулярного посещения детьми школы.
Однако, существует другой закон, не государственный, а природный и незыблемый, и не учитывать его нельзя. Суть его в том,, что как только устанавливается справедливость с одной стороны, несправедливость вылезает с другой, будто все время сидела в уютной засаде и только ждала, как бы уравновесить свои утраченные права. Таким образом у нас в сухом остатке на месте прежних бед образуются новые униженные и оскорбленные. Видимо, поэтому чувство справедливости в Библии отсутствует в перечне человеческих добродетелей.
Поэтому немудрено, что, узнав о новой инициативе законодателей, начальник городской полиции, уважаемый в городе полицайдиректор Хольцман, негодовал и не спал всю ночь. Он переживал. Как это так, думал он! Нас итак в городе на всех участках не хватает, у нас исламисты что ни день, грозятся подорвать мирных граждан, что ни понедельник, приходится разнимать правых и левых, отделять догматиков от радикалов, по субботам в дискотеках драки молодежи, как по расписанию, на дорогах пьяные и лихачи, за компьютерами хакеры и педофилы, а теперь еще и эта дополнительная нагрузка. Он прикинул: в городе пятнадцать коммунальных борделей, 28 любительских квартир и не зарегистрированная восточно-европейская нелегальщина в 62 случаях, всего более 1800 подозрительных контактов в день. И это то, что известно на поверхности. И это все теперь надо проверять. «Однако закон он на то и закон, что его необходимо законопослушно исполнять», - думал полицайдиректор Хольцман, однако впервые что-то непривычно ёкнуло в груди.
Утром полицайдиректор пришел на службу с гранитным убеждением, что надо требовать у начальства подкрепления, иначе своими силами не справиться, и преступные фраера уйдут от заслуженной ответственности. Но поскольку в подкреплении ему было категорически отказано, а сил на планомерную, систематическую борьбу никак не хватало, вся его идея свелась к радикальному решению вопроса: в один, только ему известный день, совершить массовую облаву на все известные в городе притоны, до смерти припугнуть фраеров, отчитаться перед начальством и позабыть о новых обязанностях, чтобы продолжить исполнение прежних.
К вечеру третьего дня Хольцман собрал весь личный состав, включая, следователей, аналитиков и криминалистов в единую айнзацкоманду, и отправил их по борделям, квартирам, шалманам и притонам проверять фраеров на соблюдение законности и правопорядка.
В комнаты врываемся по четыре, - инструктировал Хольцман, - по двое мужчин и женщин. В коридоре на каждом этаже еще четверо, в комнаты не заходят, ждут на случай тревоги.
Сам Хольцман хоть и не был обязан участвовать в облаве, пошел вместе со всеми, чтобы лично присутствовать, предупредить внештатную ситуацию и быть в курсе дела.
Полицейские в масках ворвались комнату. Двери открыли ногой и сразу побили горшки с геранями. Картина перед ними предстала вполне обычная, то есть женщина и мужчина без особых гимнастических талантов занимались платным сексом.
- Полиция! - крикнул Хольцман. - Остаемся на местах.
- В чем дело? - спросила рыжая девица, выглядывая из-за фраера, как из-за шкафа.
- Проверка.
- Тут все законно, - предупредила она.
- Сейчас проверим, - сказал Хольцман и ткнул фраера дубинкой в левую ягодицу. Мужчина с перепугу усох, как сушеный помидор.
- Медленно выходим, - продолжал Хольцман, - разворачиваемся и показываем.
Легкомысленная дама легла на спину, прикрыла ладонью соломенный треугольник и тоже уставилась туда, куда смотрели полицейские.
- Отсутствует, - сказал Хольцман, после чего на фраера надели наручники, кое-как одели и вывели в коридор.
- Ну как же нету, когда был, - настаивал фраер.
- Что же ты, человек ты противозаконный, делаешь? - сказал ему с укоризной Хольцман.
- Точно был, богом клянусь, - не унимался фраер. Но его уже никто не слушал. Его отвезли вместе с такими же, как он, провинившимися, в участок дожидаться утра, чтобы предстать перед дежурным судьей, который решит, кого оставлять под арестом, а кого отпустить домой к жене и детям и ограничится штрафом.
А рыжая через некоторое время, моясь в душе, обнаружила то, что искали полицейские. Сначала она хотела обратиться с находкой в участок, но её уже ждал другой клиент, известный в городе адвокат Вебер, а к утру она устала и забыла.
Следующего фраера полицейские ждали в засаде за углом, в просторном коридоре, разглядывая эротические картины в золотых рамах. Когда они снова ворвались в комнату, рыжая встретила их как давних знакомых, прекратив доставлять оплаченное наслаждение, а фраер продемонстрировал образец гигиенической сознательности.
- Можете спокойно продолжать дальше, - разрешил Хольцман.
- Пусть отдаст деньги назад, - потребовал фраер у рыжей в присутствии полицейских и уточнил, - за недополученную услугу. Что же это такое, господа, получается?
Рыжая демонстративно показала ему фигу, предварительно на нее плюнув, и сказала:
- А причем тут я, вон с кого бери.
- Нас это не касается. Мы государственную работу делали, - ответил Хольцман.
- Вы думаете, у него теперь получится? - ехидно спросила рыжая.
- У него с этим сложности? - спросил Хольцман, уставившись на висячку с пирсингом.
- Вы, полицейские, удивительный народ. Вы думаете, что облава и обыск способствует здоровому сексу? - спросил фраер.
- Они извращенцы, хуже садистов, - подвела свой итог рыжая.
- Без оскорблений. Пока только советую, - пригрозил Хольцман и постучал дубинкой по своей ладони.
И тут произошло нечто неожиданное для всех. Голый адвокат Вебер зарыдал и одновременно бросился с кулаками на полицайдиректора Хольцмана. Тот отступил, и к уже разбитым при первой проверке цветочным горшкам добавилась опрокинутая пальма. Коллеги мгновенно среагировали, и фраер был неподвижной тушкой распят на красной стене. Лицо его было сплющено в сторону, как у федерального орла в бундестаге. Он тихо рыдал.
У адвоката Вебера были нервный срыв и истерическая судорога. А у самого Хольцмана снова что-то повторно ёкнуло в груди.
Начался медленный и утомительный осмотр личных вещей. На помощь в комнату ворвались еще восемь полицейских в масках, ожидавшие в коридоре. Двое встали в дверях, чтобы предотвратить побег, один стал осматривать портфель, другой — одежду адвоката, приминая пальцами каждую складку на предмет наркотиков, еще двое на всякий случай пристегнули рыжую наручниками к кровати и стали по бокам.
Я же говорила, - они извращенцы, - кричала рыжая, обращаясь неизвестно к кому.
Остальные полицейские грозно столпились вокруг фраера, четверо лицом к двери, в полной готовности в случае чего защитить своих коллег от нападения извне...
Остаток ночи полицайдиректор провел дома в постели. Под утро ему приснился сон: он купил в полицейской столовой обыкновенный хот-дог, с одной стороны намазал его кетчупом, с другой стал мазать горчицей. У сосиски с этой стороны оказался пирсинг. Хольцман проснулся, вскочил, побежал в туалет. Его тошнило.
На следующий день с полицайдиректором что-то произошло. Вместо службы он пошел в городской музей, кажется, впервые в своей жизни. Там его поразили три вещи: деревянная скульптура ХVI века древнего пророка в очках, золотая монета в 1 млн канадских долларов, величиной с канализационный люк, а в отделе античной скульптуры он подолгу не мог оторваться от плотных мужских ягодиц, сравнивая их со вчерашними, в которые он тыкал инвентарной дубинкой. Подойдя к смотрителю, он попросил отключить сигнализацию, чтобы потрогать пальцем.
Смотритель музея взглянул на него с опаской и удивлением, однако из толерантности потрогать разрешил. Скульптуры к сигнализации никогда не подключали.
Как хорошо сделано, - сказал он, - не как-нибудь тяп-ляп. Вот оно совершенство! Не то, что в наше время.
Смотритель снова посмотрел на Хольцмана с недоумением, но промолчал. Мало ли что? А сам Хольцман вдруг опомнился и ужаснулся тому, что будучи государственным чиновником позволил себе косвенную критику относительно высшей законодательной власти. Он сперва категорически запретил себе так думать, но мысли не слушались и продолжали антигосударственный полет.
- Не тем они занимаются, не тем.
- Кто не тем?
- Эти декаденты. Заставить доблестную полицию проверять фраеров в борделях? Это же уму непостижимо и кем надо быть?
- А что вы так переживаете?
- Потому что я — полицейский.
- А я думал... Так что же теперь делать?
- Рапорт писать, - решительно произнес Хольцман, - книги читать, огород копать, мы же, говорят, нация поэтов, философов и... показательных огородов, - добавил после короткой паузы Хольцман. Проходя мимо копии статуи Аполлона, он спросил:
- А кто это ему?
- Кочевники, - ответил смотритель.
- Поймали?
- Ищи ветра в поле.
Недавно я посетил Хольцмана на его хуторе недалеко от города Бад Хеслиха. Он действительно подал рапорт, живет отшельником, пишет стихи и философствует. Стихи его чудовищные:
Я по-прежнему молод, силен и высок,
Враг прощен поцелуем кастета в висок.
Философия его убогая и двусмысленная. Суть её в том, что за время существования человечества можно было уже давно наладить справедливую и идеальную жизнь, а мы пришли к тому, что, и тут я тоже не могу лишить себя удовольствия воспользоваться цитатой: «ради гуманизма ищем гондоны в стоге сена». Зато огород у него — загляденье, а помидоры и картошка — объедение. Есть кое-какая животина и поля, на которых растет рапс, немецкий биологически дизель, производить который в условиях падения цен на нефть стало себе дороже. Но Хольцман пока терпит.
Теперь он как хочет, так и живет, а живет он — как думает. Однако сейчас он подумывает, а не примкнуть ли ему к украинским про-российским сепаратистам. Как-никак он силовик-профессионал и тяга к оружию, насилию и радикальному решению вопросов пока из него не выветрилась, несмотря на лирический настрой и философские увлечения. Потому что, как считает Хольцман, у них там все просто и без выкрутасов, как у него на хуторе.
Решится ли? Не знаю.
Успеет ли?
Вопрос.
|
| |
| |
