| Соффт | Дата: Понедельник, 11.03.2013, 14:49 | Сообщение # 1 |
 Рядовой
Группа: Проверенные
Сообщений: 15
Статус: Оффлайн
| Записки Отдыхающего.
Поезд прибыл на станцию Адлер в половине восьмого вечера. Оставалось только найти в кромешной тьме газельку по смс-подсказке: «далный право у дороги сыный газэл 343 Саша». Кричать: «Саша!», было бессмысленно, поскольку «Сашей» тот был только для приезжих, а настоящее армянское имя запоминалось настолько же трудно, насколько выговаривалось. Евгений решился таки, позвонить, не взирая на роуминг. После шикарной премии он находился в приподнятом расположении духа ввиду представившейся возможности провести недельку вдали от городской толчеи. Экономить на связи было бы мещанством, да и Саша обнаружился мгновенно по этническому мотиву рингтона. Загрузив своё чрево жаждущим отдыха в Пицунде народом, газелька по-южному неторопливо покатилась от вокзала в сторону пограничной речки Псоу. Сказать, что на границе было совсем темно, значит не сказать ничего. По сравнению с пограничным пропускным пунктом вокзал был просто средоточием цивилизации и образцом праздничной иллюминации. По дороге, уже после пересечения границы, произошла непредвиденная на первый взгляд поломка, послужившая причиной коллективного посещения отдыхающими Сашиной фазенды с её винным погребом. Происшествие было воспринято всеми с понимающей улыбкой и отмечено дегустацией красненького «мужского» и «женского» с непременным приобретением оного в пластиковые полторашки. Продававшееся же повсюду здесь в магазинчиках Абхазии "Абхсны Абукет" было удостоено гостеприимным хозяином самых нелестных отзывов. На последнем отрезке пути Евгений узнал, что на черноморском побережье армяне поселились ещё до нашей эры, что добраться от приготовленного «бунгало» до ближайшего населённого пункта можно обогнув скалу по берегу, и, само собой, что здесь все любят Россию и являются её самыми настоящими гражданами с самыми настоящими российскими паспортами.
Судя по результатам проделанной Евгением Бывшевым научно-исследовательской работы, её потенциал был огромен. Когда-то, в свои двадцать пять, будучи ещё аспирантом, стеснительный зеленоглазый блондинчик Женя мог обо всём этом лишь мечтать. Как и его товарищи он частенько заедал накопившиеся за день догадки приготовленным мамашей бутербродом, нередко допоздна засиживаясь перед электронным микроскопом в подвале лаборатории родной alma mater. Теперь же, уверенный в себе молодой мужчина сладко похрапывал, приближаясь к месту долгожданного отдыха в подвыпившей и весёлой, но уже изрядно подуставшей от долго пути, компании. Евгений всегда обращал внимание на необычные явления, будь то в повседневной жизни или в публикациях высоколобых светил науки. На парадокстранстелехронизма он наткнулся в статье, посвящённой совершенно далёкой от этого феномена проблеме, и вроде бы, совершенно случайно. Эфемерная возможность воздействия на события, задолго до их наблюдения и безотносительно прямых причин, их вызывающих, (что и было сутью явления) овладела им всецело и, казалось, навсегда. Успешно проведённые опыты ещё нуждались в многочисленных проверках, повторах, подтверждениях, но всё это было уже второстепенно. Главное сделано. Неделя тёплого моря, свежего бриза, домашнего вина со свежими фруктами, а после снова «в бой на следующем уровне», как говорят геймеры, или «на уровне академическом», как говорят люди учёные. Тем паче, что на свежем воздухе гораздо легче исправлять уже написанную «начерно» статью по итогам работы.
Фазенда - не фазенда, бунгало - не бунгало, но местечко в ущелье, в складках смятого горного покрывала, озаряемого на закате погружающимся в море огромным красным солнцем, радовало душу. Да и домик был приличный, небольшой беленький двухэтажный. Комната на втором этаже, ни разу не прибранная, по всей видимости, с позапрошлого века, тоже, как нельзя лучше подходила под определение «смена декораций», применительно к подвалу лаборатории. На следующее утро, осмотревшись в апартаментах, переодевшись в ярко-зелёную «гавайскую» футболку, синие шорты и столь же непритязательные «поднебесные» сандалии, новоприбывший совершил небольшую ознакомительную прогулку. Места для купания-загорания, вдали от свободно пасущихся на пляже коров, оставляющих красноречивыми следы своего пребывания, были обозначены, единственно приемлемый путь в соседнее село вокруг скалы по щиколотку в морской воде также был исследован. Вечером Женя решился всё-таки прибраться в комнатке, но осуществление задуманного подвига было прервано интересной находкой под кроватью. Ей оказалась буквально древняя тетрадка, исписанная красивым чётким почерком, стройность которого выдавала в его обладателе человека педантичного и сухого. Плюнув от безделья на уборку, МНС принялся за чтение фолианта. Перед сном, под «красненькое мужское», поначалу пошло даже очень сносно: «Попутной крестьянской арбой я прибыл в это милое горное захолустье уже после заката…».
Проснувшись, Евгений машинально пролистал тетрадь и, не усмотрев в рукописи ничего, кроме скучных дневниковых записей отдыхавшего здесь в 1880 году отставного ротмистра, отправился прогуляться в противоположную от села сторону. Там, как говорили, была пещера – местная достопримечательность. На высоте пяти-шести метров над пляжным песком была привинчена к скале стальная труба, предназначенная для влезания на площадку перед входом. Не будучи спелеологом или диггером каким-нибудь, Женя совершенно растерялся во мраке пещеры, а в голове заунывно загудела мысль: «фонарик-то, фонарик забыл». Зрение может привыкнуть к любой темноте: такой, как на вокзале, такой, как на пограничном посту, но не к Абсолютной. Абсолютной она, разумеется, не была, (ему ли, МНСу, этого не знать), но по преодолении пути, часто на корточках, именно такой и казалась. В чём правы те же диггеры, так это в том, что ощущение времени сильно меняется в таких ограниченных пространствах, ведь по наручным часам прошло всего минут семь-восемь, а по внутренним минуло никак не менее получаса. Дорога обратно была куда длиннее. Горный лес плавно и мягко наносил новые впечатления щедрыми зелёными мазками южной растительности на полотно густой пещерной темноты.
Вечернее чтение сочинений ротмистра неосторожно дёрнуло в сознании какую-то очень диссонансную струнку. Листая тетрадь перед прогулкой, он видел только сухие факты без эпитетов: «Был на пляже, ходил в село, начищал саблю», что разочаровывало по сравнению с первыми строками о прибытии. Всматриваясь в рукопись под светом скромной настольной лампы, Женя начал усердно протирать глаза. Строки рассказывали почти о том же, но совершенно другим языком. Когда он вчитался ещё внимательнее, то с набегающим из глубины сознания экзистенциальным ужасом понял, что давний гость этих мест описывает изысканным языком золотого века русской литературы его собственное сегодняшнее путешествие. Пляж, стальная труба, которой тогда быть не могло, по крайней мере в качестве подъёмного устройства, и бескомпромиссная тьма пещеры. В памяти импульсивно, как поплавки, всплыли сюжеты арабских сказок, о надписях, менявших свои очертания и смысл. Самооправдания из разряда «что-то я перетрудился» никуда не годились. Дрожащими руками Евгений схватил початую полторашку красненького и сделал затяжной глоток. Тяжесть градуса услужливо и грубо придавила дёргающиеся, трепыхающиеся мысли. «Стоп, спокойно. Это всё очень странно. Сейчас ещё вина и спать. Завтра. Всё проверю завтра».
На следующее утро, убедившись, что повествование ротмистра, за исключением минувшего дня, всё также больше похоже на рапорт, Женя, не будь он МНС, взял тетрадь с собой. Время от времени он подглядывал в неё, разговаривая с людьми, прогуливаясь, расположившись позагорать после купания. Содержание рукописи менялось на глазах, мгновенно, как только окружающий мир поворачивался одной из бесчисленных граней для следующего абзаца. Люди в тетрадке назывались настоящими именами, его собственные мысли описывались с непостижимой яркостью, даже звуки и запахи в словах XIX века узнавались удивительно просто. «Ну и тетрадочка! А что если дождь завтра и придётся в доме просидеть целый день?». Как заказывали, начало следующего дня было омрачено ливнем. Читать в дождь, когда нет ни ящика, ни интернета – самое милое занятие. Фразы появлялись в тетрадке сразу после того, как в светлой голове молодого учёного созревала очередная ещё более светлая мысль. «Вот я идиот! Только третий день, а уже по работе скучаю»,- тетрадь отразила - «Дождливое утро третьего дня вновь окунуло меня в океан размышлений о красоте мироздания…». Перестав бояться странной рукописи, Евгений достал ноутбук и занялся обработкой результатов научного труда, изредка поглядывая в записи ротмистра, улыбаясь чуднЫм отражениям своих размышлений и изысканным образам научной терминологии, мелькавшей в голове и на экране. Ливень прошёл, и солнце опять озарило гостеприимный гористый берег. Оставшиеся дни отдыха Женя провёл в состоянии творческого подъёма и душевной гармонии. Своим пером неизвестный ротмистр подсказывал ему места прогулок и подводного плавания, а иногда даже обращал его внимание на редкие нестыковки в научной статье, стремительно приобретавшей приличный академический вид.
Последний день отдыха стал днём сладкой грусти неизбежного расставания. Под руку с решением взять кусочек тетрадного листка в лабораторию для полного физико-химического анализа, к нему пришла ясность: «Рукопись нужно оставить здесь. Кто знает, кому ещё она скрасит жизнь и поможет открыть её истинный смысл?»
Зимин Владимир Павлович
|
| |
| |
