| gesl | Дата: Суббота, 21.01.2012, 18:22 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Модераторы
Сообщений: 320
Статус: Оффлайн
| 09.11.2007
Писатель Михаил Шишкин, получивший престижные премии “Букер”, “Национальный бестселлер” и «Большая книга», рассказал о том, что родился благодаря Владимиру Буковскому, о своих женах и почему ушел из престижного журнала работать в школу.
«Мой отец всю жизнь прожил в страхе»
— Ваши книги дышат подробностями жизни самого автора.
— А зачем что-то придумывать? Жизнь столько сотворила, что с ней никакой роман не сравнится. Жизнь намного гениальнее романа, потому что в ней все правда и все происходит с тобой.
Мы жили в Староконюшенном. В подвальной коммуналке маме дали комнату. Я еще был в полусознанке, но помню бесконечное мелькание ног в окне. А еще свой трехколесный велосипед и соседок, очень одиноких. По праздникам за бутылкой водки они отводили душу.
— Судя по роману, ваш отец был моряком.
— Отец в 17 лет пошел на фронт мстить за своего брата — тот в 41-м пропал без вести. При заполнении всяких анкет отцу приходилось всегда врать, что его отец погиб. А на самом деле моего деда в 30-м году при коллективизации арестовали и сослали на БАМ. Бабушка получила всего два письма от него.
Мой отец всю жизнь прожил в страхе, что его обман раскроется. Он ходил в 44—45-м на подводной лодке шифровальщиком. Я с гордостью рассматривал его военные фотографии.
— Когда у отца появилась другая семья, вы поддерживали с ним связь?
— Сложно было поддерживать с ним контакт. Отец тоже не понимал, что я делаю. Не вникал, не радовался за меня. Вообще-то родители мои развелись давно, еще до моего рождения.
— Как это?
— Мама была парторгом в школе в 60-е годы. В ее классе учился Владимир Буковский, будущий диссидент. Смельчак выпустил в школе рукописный журнал. Естественно, все стали обсуждать содержание — и пошли доносы.
Но надвигалось либеральное время. И решили устроить по этому поводу дискуссию в двух старших классах. И тут-то все учителя навалились на мальчика — Володю Буковского.
Слух о вольности, процветающей в нашей школе, дошел до самых верхов. Нависла угроза, что из школы погонят и парторга, и директора. Маме посоветовали подруги забеременеть и уйти в декрет. С папой они почти не жили — у него складывалась новая семья, но мысль о спасении объединила родителей.
Директора действительно изгнали. А мама ушла в декрет и уцелела. В 61-м я родился.
«Если ты презираешь себя, ты ничего своего написать не можешь»
— Своим лирическим героям вы раздариваете собственные встречи и расставания с прекрасными женщинами. Можно узнать из первых уст что-нибудь о ваших женах?
— Мой ранний брак был совершенно русский. Мне было 22, когда мы поженились с Ириной. Второй брак — швейцарский, с Франческой. Оба брака продолжались ровно по 7 лет.
Ире достался самый сложный период — быть женой пишущего человека, когда еще не ясно, что из его сочинений получится. Она как-то рассердилась: “Какого черта я первая жена писателя! Хорошо быть последней женой, а еще лучше вдовой писателя”.
— Вы улыбаетесь, коварный! А ведь Ирина попала в точку: писателю нужна жена, умеющая говорить комплименты — “талантливый”, “самый лучший”.
— Мы с Ириной пережили наиболее трудное время. После окончания факультета романо-германской филологии пошел я в журнал “Ровесник”.
— Хороший журнал был. Денежный. ЦК комсомола о нем щедро заботился.
— И вот я, еще мальчишка, сопляк, вдруг поднялся на завидную социальную лестницу: зарплата приличная, гонорары еще лучше, поездки за границу. Со мной вроде бы все было в порядке — я не врал, был честен по отношению к себе: ни слова о партии не писал.
— Писали об искусстве?
— И про это тоже, про молодежные театры, или давали переводить статьи из журнала “Штерн”. В моих статьях не было лжи. И все-таки во мне сидело убеждение: ты же крошечное колесико этой машины, которая в больших масштабах производила говно. И потихоньку ты начинал себя не уважать. А если ты презираешь себя, ты ничего своего написать не можешь.
Три года я поработал в журнале и понял: больше не могу участвовать во всем этом. И спустился с уютной социальной лестницы в самый низ — в школу. К сожалению, у нас учителя всегда были внизу.
Все мои житейские колебания, переходы моя жена Ирина выдержала. Жена преуспевающего журналиста вдруг стала женой начинающего народника. На несколько лет я “ушел в народ”. Она поддерживала меня, когда я писал свой первый роман.
— И кто кому изменил?
— Дело совершенно не в измене. Жизнь человеческая — длинная. А отношения между мужчиной и женщиной — короткие. Все-все склоняло их к расколу.
— Особенно если муж самоотверженно решил сеять разумное, доброе, вечное.
«Веками здесь жили по принципу: сильный отнимает у слабого пайку, занимает лучшие нары, а слабого оттесняет к параше»
— Московские дети на первом же моем уроке с ходу прижали вопросом: “Михаил Павлович, а вы в коммунизм верите?” Расстрельный вопрос! Естественно, на него надо отвечать правду. Хотя перестройка уже делала первые шаги, приди я на полгода раньше, меня за эту правду просто могли уволить.
Руководители школы, мудрые женщины, все повидали и знали, что главное в их деле — отчет. И они мудро сформулировали про меня: “Михаилу Павловичу мы все-все разрешаем — он отвечает за перестройку”. И я обрел полную свободу делать все, что хочу.
В уходившем времени я чувствовал себя каким-то беглецом, шпионом, которого легко разоблачить — дома у меня лежали запрещенные книжки. Но вдруг я осознал ранее невозможное: эта противостоящая тебе страна — твоя страна. Ты берешь на себя ответственность за нее, чтобы она изменилась. И ты для этого что-то должен сделать.
Мне захотелось что-то поменять хотя бы в своем классе, изменить закон, по которому живет и влачится эта жизнь. Веками здесь жили по принципу: сильный отнимает у слабого пайку, занимает лучшие нары, а слабого оттесняет к параше. Хотелось, чтобы в этой стране жили по закону человеческого достоинства.
Пять лет я проработал в школе. Совершенно искренне и честно делал все, что мог. У меня ничего не получилось.
— Что не получилось? Ребята вам не поверили?
— Я не смог изменить страну.
— Даже титану с такой величественной целью не справиться.
— Считаю, что в этом виновата не страна, виноват я, потому что был плохим учителем. Если бы я был хороший учитель, я бы и сейчас остался в этой школе, сделал бы свое дело, несмотря ни на что.
«В России государство – это главный враг»
– Изучая Россию по Интернету, как вы расцениваете расстановку ее политических сил накануне выборов? Судя по истории, обычно из Швейцарии это как-то виднее…
– Как раз наоборот. Чем дальше от России, тем больше тумана. Если в России люди мало понимают, то там вообще ничего понять невозможно, что происходит в России.
В России важно не то, что написано в строках новостей, а то, что между строк. Люди по-прежнему живут слухами, тем, что нигде не написано, но витает в воздухе. Россия непредсказуема, и непонятно, что будет не только на будущих выборах, но и завтра. И ваше предположение, что со швейцарских гор виднее, не верно.
– Какие слухи вас удивили? Из последних.
– Меня поразило, что был такой информационный скандал вокруг Куршевеля. Комментировали это все газеты. По совершенно необъяснимым с логической стороны причинам народу интересно, как тратят деньги те люди, у которых они есть, а этим людям почему-то очень важно через средства массовой информации показать народу, как они тратят свои деньги.
Европейскому человеку этот взаимный интерес непонятен, поскольку в Европе человек, у которого есть деньги, всеми силами старается обезопасить свою жизнь от чужих глаз.
– Наверное, живя в Швейцарии, вы столкнулись и с иными «разночтениями» в вопросах этики…
– Я сейчас с ребенком был в Египте. В гробнице Рамсеса Девятого наша швейцарская группа туристов сталкивается с русской группой. Фотосъемки запрещены. Русская группа начинает фотографировать. Швейцарцы смущены, но не фотографируют.
Потом обе группы вместе поднимаются к выходу, и один молодой швейцарец, очень милый, все время шутивший со своей спутницей, «сдает» русскую группу охраннику-арабу: «Они фотографировали!» Для меня ситуация дикая, а девушка смотрит на него как на героя.
«Клэш» ментальностей. Если бы я рассказал свой русской девушке, как я вас сейчас заложил ментам, наша любовь с ней на этом была бы закончена.
В этом маленьком эпизоде видно разночтение отношения гражданина к своему государству. Для швейцарца государство – это защитник его интересов. И чиновник действительно защищает его всеми возможными способами. В роли государства для него в данном случае выступал араб-охранник.
В России государство – это главный враг, и его нужно бояться. И это не сегодня сложилось. По каким-то опросам, которые я читал, население в первую очередь опасается собственных же чиновников. То есть людей, которые на собранные с нас налоговые деньги обязаны обеспечивать наши интересы. Позавчера я открыл новости, и главной строкой шло сообщение о том, что в Москве арестована банда из пяти милиционеров, которые обвиняются в пятнадцати убийствах.
Государство – это главный «пахан», и это порочный круг, по которому ходили поколения наших предков. Как это все изменить? Не знаю.
Развитие идет по спирали, но вниз. В России все преобразования к лучшему кончаются военными поселениями. И все зло идет от добрых, хороших людей. Если бы милые революционеры, искренне желавшие добра своему народу, не стали бы ничего делать, ограничившись словами, было бы не так плохо, как получилось, когда они сделали революцию. Любое состояние стабильности, даже самой несправедливой, для России лучше, чем попытка эту несправедливость устранить.
«Где прервать этот бесконечный круг превращения людей в рабов?»
– Если история допустит новые баррикады, что будете делать вы как человек и с российским гражданством в том числе?
– Писатель всегда делится на борца (для меня это пример Солженицына) и на несгибаемого дезертира, который принципиально оставляет все тонущие корабли. И если бы я должен был делать выбор, то в начале своего пути я бы, безусловно, выбрал бы роль борца.
Когда в России все это случилось, я действительно пошел на баррикады. В 91-м году я был учителем, и когда я там, у Белого дома, на баррикадах, увидел детей, которых я учил, я многое почувствовал. Тогда бы я все это повторил.
– А сейчас?
– А сейчас я считаю, что если опять будут баррикады в России, то нужно быть несгибаемым дезертиром, как Набоков. Потому что писатель должен во всем участвовать по молодости, чтобы узнать, что это такое. А в сорок пять я буду все это переживать по телевизору.
Я пошел на баррикады в 91-м, потому что свято верил, что можно чего-то добиться. Я понял, что нужно начинать делать новую Россию с детей. Я считал, что они должны быть воспитаны не на чувстве необсуждаемой власти силы, а на чувстве уважения человеческого достоинства.
И оказалось, что школа – это такой же символ всей страны, как армия или тюрьма. И в ней все отражается. Отношения в детском коллективе – это абсолютные отношения диктатуры.
Когда ты пытаешься перестроить всю страну, которая веками жила по законам диктатуры, на законы демократии, то для детей, как и для всей страны, ты становишься слабой диктатурой. Ничего не получается. Ты для их же добра должен стать сначала злым паханом.
Когда я все это понял, я от отчаяния решил, что для того, чтобы все это изменить, нужно все взорвать.
– Вы встали на путь революционеров – милых и добрых людей.
– Это было от отчаяния. Потому что я понял, что для того, чтобы что-то изменить в детском сознании, надо начинать с их бабушек и дедушек.
А тем более, если все мужское население страны, которое принимает решения, проходит эту инициацию рабством в армии, где первый год тебя делают рабом, второй год ты делаешь рабом. После этого человек на всю жизнь в себе это несет, приходит с этим в семью и воспитывает с этим детей. Где прервать этот бесконечный круг превращения людей в рабов?
«Мой брак угасал семь лет»
— Но мы еще не договорили про вашу первую счастливую семью.
— Не устаю благодарить Ирину за все, что нас роднило. Но жизнь сложнее, чем наше представление о ней. Мы расстались, я тогда заверил Ирину: никогда больше не женюсь.
— И сколько вы продержались?
— Год.
— Роман “Взятие Измаила” вы посвятили Франческе, своей второй жене. Где вы познакомились?
— Объяснюсь. Я живу в Швейцарии, но я не эмигрант. Я приехал туда с женой. Россия теперь, слава богу, свободная страна. Государство не смотрит, где ты живешь, ему наплевать.
Мой отъезд в Швейцарию был семейной необходимостью. Швейцарка Франческа Штёклин по профессии — славистка. Она жила в России, работала переводчицей.
— Пришла любовь, явилась муза?
— Все так и случилось. Мы поженились, на ее родину отправлялись только на каникулы. Как каникулярная страна Швейцария чудесна. Но жить там, мне представляется, совершенно невозможно. Это русская культурная пустыня. Что там делать?
И когда Франческа забеременела, мы хотели остаться в России. Но для нее все осложнилось. Женщине с ребенком нужна определенная родная инфраструктура — бабушки, дедушки, родные. Да и деньги большие нужны.
Когда Франческа была вот с таким (выразительный жест) животом, она сказала решительно: уеду в Швейцарию. И потом уехала. Сейчас нашему сыну Константину — 11 лет.
Ты любишь и искренне веришь, что проживешь с этим человеком до самой смерти и умрешь с ним в один день. Такого со мной не случилось. А потом жизнь превращает все в банальность.
Семь лет мой брак продлевался во времени и угасал. Свою роль сыграл и роман. Ныряешь в него на несколько лет, потом выныриваешь — а семьи уже нет.
«Если уж любить женщину, то не частями, а целиком»
— В свое время Марсель Пруст проинтервьюировал сам себя. Задам вам несколько вопросов из его анкеты. Качество, которое вы предпочитаете в мужчине?
— Главные качества человека я не делю по принципу пола. Для меня главное качество человека — чувство собственного достоинства. Оно не позволяет унижать других. Высоко ценю смирение собственной гордыни.
— У вас есть друзья?
— Когда уезжаешь из страны надолго, ты, конечно, много приобретаешь. Но, к сожалению, новых друзей ты уже приобрести не сможешь. Знакомых — сколько угодно. А друзья у тебя — только из детства и юности.
Очень рад, что в мои приезды в Москву встречаюсь с друзьями. Земля становится с годами все меньше и меньше. И на ней есть теплые островки, где тебе рады, где тебя ждут. Без этого жить невозможно.
— Что больше всего вы не любите в людях?
— Хамство.
— Живет ли в вас мечта о счастье? Вопрос запоздалый. Наверное, вы тысячу раз бывали счастливы?
— Счастье — это когда ставишь цели и их достигаешь. Но важно не ставить сразу перед собой большие цели.
Поставишь цель — написать роман — и годами идешь к этой цели. Достиг цели, поставил точку и будешь счастлив ровно полтора дня. В ночь второго дня вся твоя эйфория провалится в такую бочку без дна!
Маленькие и средние цели легче достигать. Но если нет большой цели, то как же тогда жить?
— Ваши любимые писатели?
— Русскую литературу люблю всю. Это такая пирамида, из которой если выдернешь один камушек, например, не любимого многими Чернышевского, то эта литературная пирамида обвалится. Люблю русскую литературу, как женщину: если любишь женщину, то не частями, а целиком.
http://www.gazetaby.com/
Сообщение отредактировал gesl - Суббота, 21.01.2012, 18:24 |
| |
| |
