| hendus | Дата: Вторник, 18.04.2023, 17:36 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-майор
Группа: Модераторы
Сообщений: 302
Статус: Оффлайн
| Дорогие друзья и читатели, представляю вам главу из книги "Тормози, приехали". Сама книга юмористическая и эта единственная глава - исключение. Надеюсь, вам понравится. Не претендую на 100% правды, просто описываю один день из жизни царя, как его увидела я, автор. В конце главы ссылка на книгу. Кому интересно - можете прочесть в электронном виде.
В большую царскую опочивальню через узорчатые стёкла пробивался тусклый свет. Дверь молельни тихонько приоткрылась. Оттуда боком выскользнула Мария Нагая, последняя жена царя Иоанна Васильевича. В молельне она
зажигала погасшую лампаду перед иконой Святителя Николая. Не царское дело – возжигать лампады, но это особый случай. Последние два дня муж вставал с постели только к обеду, изменяя традиции с утра навещать жену в её опочивальне. Теперь она первая через молельню приходила к царю справиться о здоровье. Увидев погасшую лампадку, она наскоро наполнила её маслом, вихрем снеслась в переднюю, сунула огонёк из камина в плошку и
вернулась в молельню. Лампада засветилась огнём. Мария истово закрестилась, пока не услышала шум из опочивальни.
Зловещие слухи расползались ядом по царским хоромам. Баяли, Иоанн Васильевич тайно сговорился с Шуйским – тот должен днями ехать в Швецию на смотрины новой невесты для царя. При живой-то жене! Пусть не венчаны, но ведь всё равно жена и общий сынок Дмитрий – царевич! Людская молва наполняла сердце Марии страхом и тоской. Она знала, как жестоко царь расправлялся с предыдущими женами. То ли смерть, то ли монастырь холодным ветерком шелестят совсем близко. Походка женщины стала неслышной, речь тихой, взгляд боялся встретиться с мужниным.
– Как вам сегодня с утречка можется, государь-батюшка? Не подать ли чего особенного? Киселя клюквенного али ушицы из стерлядки – вчера свежую рыбку на санях приволокли...
– Иди, Марья, до Малюты Скуратова – пусть он мне кислых щец приготовит, на кисленькое охота пришла. Да штоф хлебного вина поставь, хоть боль в ногах успокоится, – Иоанн Васильевич откинул в сторону одеяло и зорко взглянул на жену, – неможется временами. То хоть плясать готов, то встать не могу, быдто мешком с зерном придавленный. Уж не отравил ли кто? Аспиды кругом вьются, смерти моей желают... Ты вот что, Марья, кликни ишо из передней челядного Ваньку, пусть на ложках поиграет, нравится мне игра его... Иди, иди, не стой истуканом. Заутреню я отмолил, с боярами на сегодня закончил, отдохнуть хочу, подумать. Иди!
Мария скрылась, только коса длинная вслед метнулась. В дверном проёме показался мальчонка. Стоял, с ноги на ногу переминаясь, гнева царского заранее боялся – вдруг что не так сделает. Иоанн Васильевич махнул рукой:
– Садись, Ванька, на лавку, поиграй мне на ложках, да не стучи сильно – не горох молотить пришёл. Играй тихонько, как птичка воркует, а я думы думать буду. Так-то мне сподручней. Начинай!
Мальчик примостился на кончике лавки, достал из-за пояска ложки деревянные и тихонько стал настукивать незатейливую мелодию. Малый ещё, а уже большой умелец. Талант от отца достался, именитого ложечника. Царь
прикрыл глаза. Перед ним поплыли видения жизни...
«Пятьдесят три года – рази старость? Могу ещё детей иметь, но боли... Лекари помогают мазями да притираниями токо на время. Обматывают ноги лопухами с подорожником да ещё какими-то мудрёными травами. Легчает
ненадолго, колени с тяготой гнутся, на пятки не наступь – боль до головы пронзает. Ходить по палатам тяжко, на улицу и вовсе боязно. Тело потеряло проворность, опираюсь то на посох, то на челядь. Бояре разные думки думают, когда немощного царя зрят. Негоже так-то на глаза людям казаться. С каженым днём всё тяжелей. Как выдюжить? Челядь молчит, за спиной не балакает – боится, в глазах сочувствие. Пусть зараз молятся за моё здоровье – сами целей будут. Предательств не люблю и никому вовек не прощаю...
В зеркало иной раз глянуть страшно – смотрит оттуда седой дряхлый старик. Власть немощному удерживать всё трудней. Бориска Годунов, аки зверь, сторожит каженый мой день. Не дождётся, не сядет на царство. Не хочу его видеть на троне российском. За Рюриковичами титул царский останется! Фёдор, сынок младший – он царём будет, кровь родная. А там Дмитрий подрастет, надёжа-сын.
Богаты и крепки хоромы царские.
Да не всяк видит, как тяжело жизнь в них катится. Отец рано преставился. И пришлось мне принять правление в три года, младенцем-несмышлёнышем. Через пять лет господь и маменьку призвал. Бояре-аспиды помогли ей на тот свет отправиться – отравой извели. Кто ж захочет делить власть с женой царя покойного – дитё-то к делам не допускалось. В восемь лет сиротой меня оставили, злыдни. Запомнил я смерть матушки отравленной надолго – отыгралась она боярам после.
За грехи свои сполна получили.
Длинным именем нарекли меня родители при рождении: Тит-Смарагд-Иоанн Васильевич Рюрик. Рюрик по линии отца – великого князя Василия III. Маменька Елена вышла из литовских князей Глинских. Бабушка по отцу, Софья Палеолог, из рода византийских императоров. Сильна была внутренне не по-женски, грамотна, сметлива. Сила её моему отцу досталась, а через него мне. Она первая принялась Москву в камень отстраивать. Двуглавый орёл династии Палеологов стал гербом всея Руси. По заветам Софьи я, Иоанн lV, впервые показал ворогам символ самодержавия на Руси – короновался шапкой Мономаха с крестом христианским. За победами деда Ивана III стояла тоже Софья Палеолог, вдохновляла его на прирастание Руси новыми землями. Умна была, упорна и отважна. Зависть за ней следом ходила, под ногами мешалась. Толковня за ней злая про пасынка Ивана на пяты наступала. Не могла она его отравить – навет и интриги всё. Злобства и жадности полны бояре неуёмно. Желали, чтобы царь им
подчинялся, их советы исполнял, а не думы жены иноземной выслушивал. Зависть всегда подлой смертью в царских хоромах сидит. Кто ж увидит её – скрытная она, невидимая.
Зрили ли хорошее очи мои в детские годы?
Редко. Интриги, перевороты, злосердие, самоволие, борьба за власть. Не жил в довольстве, как царь, недоедал, одёжки справной не на́шивал, одни обноски. Кому интересен дюже именитый, но малец? Лучше сплавить его в дальнюю горницу да забыть на годы. Время его правления ещё не скоро придет... Так все они делали. Кто хлебал полной ложкой, воровал, проливал кровь за власть, пока законный царь рос? Князья Шуйские с Бельскими, родня дальняя. Глинские – самая близкая родня по матери, но ведь тоже задвинули царёнка так, что не пикнешь.
Со всеми позднее сквитался, никому обиду не простил. Подрос царь, голову поднял, голосом окреп, в силу вошёл. Приблизил Шуйских со значением – они помогли Бориску Годунова от трона отодвинуть. Победа их временная была, за обиду и отраву матери семейству змеиному отомстил: кого головы лишил, кого на вечное поселение в дали дальние отправил. Не все Шуйские выжили на Руси, сильно семья их поредела. Измельчали и Бельские за
предательство своё, а всё родня, все Рюриковичи. Вроде вместе Русь обустраивать да крепить должны, ан нет, всё к себе в карман сложить норовили. Друг друга от казны царской отпихивали, злобились, очи завидущие таращили. О земле русской не думали, брюхо набивали да сундуки бездонные. Скаредничали, лютовали, завистью полнились. Совесть их не зазрила. Поделом им всем. Не жаль.
Житьё царское – не крендель из печи, вкусный да румяный. Округ токо и мыслят, как царя извести да самим на трон пристроиться. Себя сберечь влеготку, да вот на семью не всегда рук с верными людьми хватает. Не уберег Настасьюшку. До смертного часа не прощу боярам, что ядом опоили жену первую, жену любимую. Это она сил в царской юности мне добавила, отважным и храбрым сделаться помогла, вместо матушки за спиной стояла. Всё примечала, всем делилась, обо всём думу свою имела и советы толковые давала. Прожили мы с ней счастливо, шестерых деток нажили. Дочек всех господь забрал, из трёх сыночков двое выросли – Иван да Фёдор, третьего
дурында-кормилица в пруд уронила. Батогами её отходили да в монастырь сослали грех замаливать. А сынка-то не вернуть.
.
Царю укреплять семью детьми надобно.
Женился после Настасьи ещё шесть раз, да всё неудачно. Не своей волей на поклон к митрополиту ходил. Не имел от трёх жен настоящего потомства, хотел ещё, но вера не позволяла. Пришлось денег на храм давать, каяться,
молиться... Вымолил! Ждал от следующих жён терпения, верности, участия. В каждой из них её, первую, искал. Так и не нашёл – ни одна ладой желанной не стала. С Машкой Долгорукой самая короткая семейная жизнь была – обманщицей-гадюкой на престол царский влезть захотела. Не девушкой замуж пошла, веру царя и традиции предала. Озлобила она меня. Как насытился ею, в пруду с утречка утопил, сразу после брачной ночи. Поделом... Остальных кого бояре отравили, кого сам в монастырь сослал за измены. Были и от них детушки, да померли все – убиты или отравлены, кроме Дмитрия-мальца. Его пока уберегли. Надолго ли? Доля детей царских, как и жён, нелегка да коротка.
Сын Иванушка, старший и любимый, наследник русского престола. Курбских да Шуйских зело коробило, ежели Иван рядом у трона по моей прихоти сидел. Остальные бояре тишком на злобу исходили, а у этих всё по жирным ланитам скатывало. Все зрели – он царём после смерти моей станет. Сговорились, опоили ядом, аспиды, убили наследника законного. Сына, как и жену первую, уберечь не смог. Ежели б царевич Иван жив остался, Русь ещё сильней бы стала, не было бы Смуты, не потеряли бы Ливонию, Полоцк, Ивангород... Что уж таперича слёзы лить – снявши голову по волосам не плачут. Царём брат Ивана, царевич Фёдор станет. Нездоров он, набожен, тих характером – не готов править и сильным царём быть. Ах, Фёдор, лекари тоже в тебе сомневаются – будет ли у тебя хорошее потомство. Не за грехи ли мои слабым на свет вышел? Нет, не виновен я. Грехи все отмолил, живот на алтарь для Руси святой положил. Видно, судьбе так угодно.
Боли всё натяжнее. С ними приходят на ум мои деяния на благо Руси Великой. Вспомянут ли потомки победу над Девлет-Гиреем? Много лет борьбы хан Крымский забрал, пока голову ему мы не свернули. Астраханское и
Казанское царства я Руси наперёд подчинил – басурмане оттуда к нам не пройдут. Остаток их в Крымском царстве крепко засел. Сколько рабов угнали они, сколько безвинных русских душ загубили...
Отстоял я свою тактику борьбы с Девлет-Гиреем на Земском соборе, бояр еле уговорил. Потихоньку отвоёвывал города для Руси, двигался к Крыму шажками незаметными, но верными. Бурчали бояре в бороды, недовольны многие были. Всё равно повёл я тогда борьбу с нечистью, что дань с Руси собирала. До войны дошло.
Здесь пан или пропал.
Крымский хан собрал тогда сто двадцать тыщ крымцев, ногайцев, янычаров-головорезов. Им грезилось всю Русь завоевать, а оттуда всю Европу. Широко жить мечтали на дань христианскую. Дело давнее. Сейчас признаю: в страх оделся с ног до головы – как такую рать с моим двадцатитысячным войском одолеть? На одного русского воина пять али шесть турок-янычар – мыслимое ли дело? Страшно было, боязно, но отступать некуда – кругом земля русская, до Москвы верст пятьдесят, не боле.
Свершилось сражение великое. Много кровушки русской пролилось. Зато военачальники победу принесли долгожданную. Гордость за Русь отливала ярким светом на их шлемах и копьях. У деревни Молоди полегли под
русскими мечами сын, внук и зять Девлет-Гирея, хана Крымского. Хвала князю Воротынскому – он сполна расквитался за поражение раннее, за сожжение Москвы татарами.
Крым мы погрузили в печаль – туда вернулось едва ли десять из ста двадцати тыщ воинов. Лучшая мусульманская армия осталась в русской земле лежать. Первая победа над сильнейшим ворогом. Не дело богатой и великой России дань бездельникам платить – самим казна пригодится. Рано или поздно и Крым войдёт в состав земель русских. Свершится сие!
На нашу громкую победу Европа не откликнулась.
Закрылась в своих хоромах, губы завистливо надула. Могла бы хоть слово молвить, за себя порадоваться. Русь спасла её от нападок османских головорезов. Ан нет, недовольна Европка, что надёжи-воины Руси победу одержали, на зависть изошла. Ну да Бог им судья! Нонеча долго османам да ногаям с крымчаками зализывать раны придётся, вестимо не до походов военных будет.
Для Руси хорошо это.
На царей европейских зла не держу, но за враньё их на Русь великую и зависть вечную не уважаю. Пятьдесят лет правил страной, казнил четыре тыщи казнокрадов, предателей, прелюбодеев, убийц, шпионов. Всех не упомню – Посольский Приказ точный счёт ведет. Много казнил. Но ещё больше миловал. Всё равно едут и едут в Посольский Приказ толмачи заморские, привозят жалобы от правителей своих на жестокосердие моё. На то, что казнённых много на Руси по приговорам незаконным и без приговоров. Винят в том, что казни в забаву царскую превратил.
Что ответить соседям двуличным? Только правду! Напомнить им надобно, что Карл lX с мамашей своей Марией Медичи сотворили. Три тыщи, а то и больше протестантов за одну только ночь в Париже вырезали. Зарезали за то, что те вере католической противились. По всей стране повесили и зарезали ещё тридцать тыщ – и двух недель не прошло. Где – слово молвить, где их суд или приговор были? Неведомо! В хоромах королевских тайно решили да враз кровью страну залили. Смолчала остатняя Европа на злодеяние сие. Не осудила. Свои же, королевусы, а свои плохого не сотворят.
А что в Англицком королевстве? И там не лучше. Генрих VIII вначале народ свой войнами да податями разорил, а вслед нищенства им не простил. Семьдесят тыщ повесил, чтоб клинки кровью невинной не марать. Думал, нищих всех изведёт, если в землю зароет. Ни суд не свершился, ни приговоров нет. Рази сравнить их жестокость с моею? Да я против них аки младенец невинный.
То не секрет – до Руси вести справно доходят. Дьяк Висковатый, что Посольский Приказ в руках держит, все тайны заморские знает. Ни одна птица без его ведома мимо не пролетит. Так что Европа нам не указ – давно знаю их хитрости и вероломство. Потому и границы закрыл для купцов заграничных – пущай у себя по домам сидят и там на Русь брешут. У Руси своих товаров достает, пущай вначале наше покупают. С Генрихом торговые отношения я наладил, погляжу, как ихние товары Руси пригодятся да выгодно ли нам будет торговлю с имя вести. Остальные пущай обождут – сговорчивей будут. Интриг и злобства мне боярских хватает, чужих не надобно.
Мало в чём упрекнуть мне себя. Расеюшку прирастил я землями. Теперь она стала больше, чем вся Европа, вместе взятая. Прирастать и дальше земле моей – до холодных и тёплых морей, на все четыре стороны. Пусть квохчут
завистники на титулы мои, пусть злобой исходят. К концу правление моё идет, а титулы свиток-документ сверху до низу полнят. Руси я добавил силы и земель, боюсь, не растеряли бы их наследники мои...
Я, Иоанн lV Божею милостию, великий царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, государь Псковский, великий князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новогорода Низовской земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Вудорский, Обдорский, Кондийский и иных, и всех сибирских земель и северных стран повелитель и государь земли вифленской и иных.
Аз есмь царь! Тако умирать не страшно. Цвети, прирастай казной, земля русская, полнись народом работящим да царями разумными...»
Царь давно заснул. Ванька играл всё тише, боясь остановиться и окрик суровый услышать. Кто знает, что у царя в голове рои́тся. То он пряник в руку сунет, а то ни за что на конюшню под розги отправит. Непонятный царь, грозный...
Ссылка на книгу: https://www.litres.ru/galina-....y-kuhne
|
| |
| |
