Пятница, 29.03.2024, 13:47
Приветствую Вас Гость | RSS

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Леонардл  
Форум » Международный Литературный Клуб «Родное слово» » Читальный Зал » Страсти по Михаю
Страсти по Михаю
litceteraДата: Вторник, 18.08.2015, 09:39 | Сообщение # 1
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
I. Человек ниоткуда

Жил-был мальчик, хаживал в какие-то сельские школы, был актером средней руки, и нежданно превратился в яркого деятеля кино.

Один румынский писатель недавно сокрушался в интернете – вот, не приняли парнишку, не окончившего даже гимназию, в Академию Театра и Кино в Бухаресте (он провалился на вступительных театрального отделения), и страна потеряла своего величайшего режиссера.

Человек знает, о чем речь, потому что парень, нигде толком не учившийся, не читавший ни Пушкина, ни „Как закалялась сталь“, в семнадцать лет едва начавший говорить по-русски, вдруг становится Михаем Монтяну – гордостью молдавского и знаковой фигурой советского кинематографа.

Его младший брат Лука не без доли модной в Румынии русофобии в своих воспоминаниях иронически отмечает, что Михай фактически на русские деньги снимал фильмы о романской культуре.

Мы любим талантливых людей из мира визуальных искусств – у них особое обаяние. Человеческому гению вообще невозможно завидовать. И загадочен мир, который создает художника, вращается им, окутывает или превращается в него.

Каким же был этот неординарный человек? Спина прямая, благородная осанка, во взгляде твердость и решимость?

Мы обратились через знакомых журналистов к любимой актрисе режиссера Ольге с просьбой об интервью. Представитель Ольги также устно ответил – интервью были даны уже достаточно, и всё уже сказано.

Автор читал большинство из них, если не все. Сказано, действительно, с повторами, много, кроме одного – о чувствах: как говорил, что дарил, как смотрел…

Автор этих строк встречал Ольгу в давние времена в кафе "Ынгецатэ" в Кишиневе. Она приходила туда с матерью. Ольга была в облегающем талию цветастом платье с юбкой-колокол. У нее была слава, любовь, молодость. Она вся, казалось, светилась. Официантки, наверное, узнавали ее, но дисциплинированно молчали.

Автор был со школьной подругой, и не знал тогда, что должен поговорить о Михае.

Спустя время увиделось, что, кроме молодости, объединяет героинь Монтяну – чистое лицо, непокорный гордый лоб и прорывающаяся страстность.

О Монтяну сказано уже столь много, столь противоречиво, причем, случается, одними и теми же людьми, что отделить действительность от версии не представляется возможным – правду знает лишь тот, кого уже с нами нет. Сам Михай.

Да, властно стучал в двери, и они отворялись… Вельветовая куртка с карманами на молниях… Нежный, открытый и легкий… Угощал за свой счет зал ресторана, шутил и радовался веселью… Жесткий и упрямый… Красивый, щегольски одетый и дерзкий…
Кто-то собирался за него замуж, но передумал, кто-то был приглашен им писать музыку к фильму, но отказался, якобы, из-за принципиальных разногласий, кто-то был с ним неразлейвода, хотя Михай, возможно, об этом и не подозревал. У него было немного друзей-мужчин, видимо, он выбирал одной с ним творческой породы, а может, любил, потому что любили его. Иначе, наверное, не бывает.

И собираются штрих к штриху черты человека. Вот он, узнаваемый, похожий на себя. А вот герой серии ЖЗЛ – “Жизнь замечательных людей“.

Еще не утихла боль утраты. Еще не смолкли споры и пересуды. Поэтому автором изменены имена, но неизменной оставлена жизнь.

Да, нас томит его загадка. …А давайте-ка снимем фильм о Михае Монтяну, пришедшем к нам из Иноземья. И назовем его, пусть неоригинально, но верно – „Очарованный странник“.

Are you ready? Action!

Поплывут титры:

Семидесятые годы прошлого века – жизнерадостно-суровое, намешанное время: казарменный социализм, контроль за всем и каждым, экспорт революции, с другой стороны – бесплатные образование и медицина, равенство, братство, наследование культурно-гуманистической традиции.

В Монтяну все не доказано и недосказано. Удивительно, например, что молодой здоровый парень не отдал долг социалистической родине – не служил в армии, из него не вышибали гражданский дух на военной кафедре и не таскали в лагеря на сборы.

У него был, говорят, только вид на жительство, и, как иностранец, он не подлежал призыву. Иностранец?

Другие утверждают, что поначалу его не брали – он не знал русский, а потом болтался на курсах в Москве – это считалось образованием и подготовкой национальных кадров, а там и призывной возраст вышел.

С Михаем многое непонятно.

В тринадцать лет после смерти отца он переходит румыно-молдавскую границу, и оказывается в Бричанах у дедушки с бабушкой. Был по доносу выявлен участковым, этапирован и передан на руки матери в Бухаресте. Перейти советскую границу, которая „всегда на замке“?

В семнадцать парень с улицы, не имеющий ни жилья, ни знакомств, заявляется к директору драматического театра в Кишинёве и становится актером. Будучи послан в Москву на актерские курсы, и выходя на перемены в коридор, он вдруг узнает, что в соседнем помещении учат на режиссеров, по сравнению с которыми актеры просто мелкая сошка.

И становится слушателем Высших режиссёрских курсов, а затем перебирается во ВГИК. Его не должны были принять – он не окончил школу, у него не было свидетельства о среднем образовании. И как он прошел конкурсный отбор?
Правда, и Иосиф Бродский как-то обошелся неполными восьмью классами, но он не стремился поступать в Литературный институт.

Об этих важнейших годах в Москве почти ничего не известно – с кем дружил, переписывался, любил. В скупых воспоминаниях однокашников – Монтяну со стипендии играющий на бегах, и какая-то девушка, плавающая за сборную России. Читатель, верно, уже включил воображение – Михай, сидящий у бортика бассейна, когда эта красавица с идеальной фигурой в мокром обтягивающем купальнике, как нимфа, выходит из воды.

И ничего о его университетах, через которые он продирался, о том периоде, когда он мало что знал и многое не умел. Не сохранился дипломный фильм – кто же хранит студенческие работы. А может, мастера, его наставлявшие, а он учился у Ромма и Герасимова, считали его посредственностью? Ни один них не отзывался о нем с гордостью. Вот запись экзаменатора – „Автор этюда обнаружил режиссёрское дарование. Удовлетворительно“.

А посредственность стремительно догоняла, впитывала и понимала, что Москва не Бухарест, и все великое делается здесь. Он всегда будет потом стремиться в Москву.

Неизвестно, как в человеке просыпается художник, непонятно, как после одной ученической работы появляется мастер, завораживающе рассматривающий мир.

Да, это был дар, с первого же фильма „Лунные поляны“, где герой с восторгом и замиранием сердца несет на руках любимую девушку (ее играла Ольга). И подкатывало что-то, и также замирало сердце зрителя.

Он всегда снимал только о молодости.

© Михаил Корешковский
 
litceteraДата: Вторник, 18.08.2015, 09:41 | Сообщение # 2
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
II. Любовь-морковь и все такое

Писать стихи Монтяну начал рано. Вот взятые наугад строки того времени (подстрочник автора – М.К.) из газеты „Молдова тынерэ“: „Отстреливаясь,/C бурами скачу“. И – „Вернись, любимая!/Никогда“. Популярна была тогда книга „Капитан Сорвиголова“.
Ясное дело – романтическое мироощущение с любовной линией, мало общего имеющее с действительностью. Наоборот, стихи с рефреном – вернись, любимый! – Михаю будут писать женщины, а он будет отвечать – никогда!
Ему была чужда причесанная под общую гребенку жизнь, и наперекор ей влекли яркие и самобытные национальные нравы.
Он напишет много стихов, с годами все лучше и глубже. Женская приязнь окружала его всегда. Этой приязни, тонким этим пальцам Михай был благодарен. Это была энергия его существования, способ бытия. Но не больше. Власти над ним не имел никто – он был как тот кот, который ходит сам по себе.
Когда он видел красивую женщину, буквально расцветал. Да, Михай тоже согласен был носить их на руках. Но – вникать в их проблемы и переживания, слушать, примиряться? Хм, он даже не знал, что это такое.
Впрочем, его просто любили. Его любили все. Он был особенный.
Он снимал, кого хотел. Он мог уговорить любого, даже, как тогда шутили, троллейбус.
Экстрасенсы растолковывают: у таких людей очень сильное, плотное и стабильное биополе, и окружающие это чувствуют. Мы не сведущи в тонкостях человеческой природы, но догадываемся – такие, как Михай, делают мир лучше.

Давным-давно, когда был автор молод и зелен, и сидел на смене в аппаратной рядом с начальницей, она к разговору о Монтяну обронила непонятное:
– Он прекрасный рыцарь души…
Показалось, она о чем-то интимно-личном, но деликатность не позволила уточнять.

Его коллеги на него напряженно постукивали – и в партком и, конечно, куда надо. Им нужно было остановить его неуемную энергию. Они тоже учились в Москве, но Монтяну оказался чересчур удачливым. Он сидел у них в печенках, они невольно копировали его стилевые решения, а уж женских симпатий простить никак не могли.
Но и он был не промах – мог подняться на трибуну и под аплодисменты произнести короткую речь на газетном языке. Или накропать стихи для торжественной кантаты о дружбе народов. Он и в правду был интернационалистом, за смешанное население, потому что от этого получаются самые красивые девушки.
Его заклятые друзья, похлопывающие по плечу и радующиеся его успехам, не могли ничего против него замыслить, он чуял их повадку, как гончая, в потаенной борьбе всегда опережая на шаг.

У Монтяну была редкая черта – он не мог отказать представительницам прекрасного пола в помощи: он ссужал их деньгами, устраивал на работу, определял учиться, проталкивал их малышей в детсады и ясли. Ему все было легко. Думается, иногда его беззастенчиво использовали.
Жена моего тогдашнего коллеги, машинистка редакции кинопрограмм, не могла устроить ребенка в специализированный детсад – группы по восемь детей, усиленное питание и прочее. Врачебная справка была, но мест, считалось, не было.
Михай зашел в детсад и попросил взять ребенка. Заведующая его не узнала, и скучно пояснила – болезненных и ослабленных детей много, и всех принять мы не можем.
Михай улыбнулся своей знаменитой улыбкой – одними глазами, и сказал, что ребенок ждет в коридоре и хочет есть, а если его не примут, он отправится с ним прямиком в горком партии и попросит проверить – все ли дети в этом учреждении болезненные и ослабленные...
И ребенка „в порядке исключения“ сразу же приняли.

А вам встречались такие, как Михай? Really?
Так вот – вся его доброта кончалась на съемочной площадке. Там те же самые дамы тряслись от его рыка, и готовы были обмочиться.

Монтяну любил и знал множество анекдотов. Студенты, а он в лучшие времена преподавал во ВГИКе, знали, как его задобрить – рассказать в лицах серию анекдотов.
Супруга автора встречала его в коридорах техуправления киностудии „Молдова-фильм“, когда выходила покурить. Он называл ее пацанкой за возраст и короткую стрижку, и обычно говорил:
– Слышишь, пацанка, хочешь анекдот?

Вот один из них. Кажется, он придуман им самим.

Где-то сидит мужская компания и, конечно, выпивает. Кто-то говорит – а поехали к девочкам в номера.
Поехали!
И наш герой оказывается рядом с роскошной красоткой, и та предлагает:
– Ну что – дилижанс?
Он испугался, какой дилижанс? Вдруг он не сумеет, опозорится.
– Нет, нет, в другой раз.
Но в голове засело: А что же такое дилижанс?
На следующей попойке спрашивает у друзей:
– Парни, а что такое дилижанс?
– Как? Ты не знаешь, что такое дилижанс?
Все валятся со стульев.
– Да, не знаю! Ну и что?
Компания подыхает со смеху и тычет в него пальцами.
Он растерянно уходит. А спрошу-ка я жену. Взрослая женщина, и, наверное, знает.
И как-то в постели спрашивает:
– Ну что, дорогая, дилижанс?
– Ах, дилижанс? С порядочной женщиной дилижанс? Ну, теперь мне все понятно!
Жена одевается, забирает детей и уходит к матери.
Ошарашенный, он бежит к своей единственной тете. Тетя при смерти.
– Тетушка, дорогая, вы мне вместо матери. Ради всего святого, заклинаю вас, скажите мне, что такое дилижанс?
– Ах, дилижанс! - восторженно выдыхает тетушка и умирает.
Он бежит домой, достает из тумбочки пистолет и пускает себе пулю в лоб…

Михай замолчал.
После короткой паузы супруга спросила:
– А что же такое дилижанс?
Он улыбнулся:
– Пацанка, вот для этого вопроса и рассказывается анекдот.

Не правда ли, изящная вещь, с легкой иронией и провокацией слушателя.
Сценарии всех своих фильмов он писал сам.
Читатель, наверное, помнит, что Монтяну – земляк Ионеско, и, возможно, они даже сталкивались в коридорах Академии Театра и Кино в Бухаресте.
Повезло желторотому! А вы случайно не знаете, кто завалил Михая? Нет? Автор тоже.

Говорят, у Ольги были с Михаем сложные отношения. Сложность была проста, но болезненна – Ольга хотела за него замуж, а Михай этого не хотел.
Интуитивно он чувствовал необходимость все время, всегда, вечно быть в движении. Быть вдвоем – застыть в маленьком замкнутом мире, быть замурованным в капсулу, из которой не выбраться.
К тому же Ольга была ему дружески близка и понятна, но еще многие были прекрасны, таинственны и непознанны. И, возможно, было лучше для Ольги любить вне, чем страдать внутри провального союза.

Любвеобильность подвела Монтяну – была какая-то интрижка с несовершеннолетней. Родители девушки требовали наказания, мораль была строгой, а закон суров и справедлив. Следствие не спеша разбиралось, поставив в известность партийные органы.
Как-то мой друг – его мать работала в Комиссии партийного контроля при ЦК Компартии Молдавии, и дело партийца Монтяну проходило через ее отдел – выразился в том духе, что Монтяну, оказывается, большое трепло. И фамилия его вовсе не Монтяну, и бабушка его с Лениным не работала…
Естественно, последовал вопрос:
– А как его фамилия?
– Монтецкий.
– И кто же он по национальности?
– Еврей.

Подход партии был принципиальным – аморальное поведение это одно, а уголовное преследование другое. Не может же член КПСС сидеть в тюрьме и платить там членские взносы.
Михаю, видимо, парткомиссия задавала неудобные вопросы, иначе с чего бы, если раньше родители во всеуслышание назывались сельскими учителями, то теперь отец вдруг оказался мельником, а мельники в фольклоре связаны с нечистой, и носители всяческих легенд, оттуда, де, его романтическое видение.

Со слов матери друг рассказывал, что дело дошло до самого И. И. Бодюла, первого секретаря ЦК Компартии Молдавии. Бодюл, видимо, в решении сомневался и, будучи назначенцем Брежнева, позвонил верховному шефу посоветоваться.
Девичью честь мужчины не очень высоко ценили – сама виновата! – но репутационный ущерб для молдавской культуры в случае осуждения Монтяну видели. С предложением спустить дело на тормозах Брежнев согласился, но в свойственной ему манере добавил:
– Скажи этому специалисту, если он не уймется, мы вышлем его обратно в Румынию. И дай ему строгача с занесением.
И Бодюл в воспитательных целях пригрозил репатриацией как о вопросе, который будет рассматриваться.
Для Монтяну будто небо упало на землю.
По воспоминаниям Михай был не на шутку встревожен. Он метался по кабинетам Мосфильма и Госкино, ища, наверное, заступничества – как, его, знаменитого режиссера, за якобы аморальное поведение собираются выслать. При слове „выслать“ от него все шарахались.
– Первый раз не считается, – ухмыльнулся в коридоре Мосфильма знакомый кинооператор, – партбилет на стол, и руководи себе любительской студией во Дворце культуры. А что, Румыния такая уж плохая страна?

© Михаил Корешковский
 
litceteraДата: Вторник, 18.08.2015, 09:42 | Сообщение # 3
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
III. Действующие лица

В те времена в столице жила легендарная Фаня Абрамовна, секретарь секции мультипликации Союза Кинематографистов, человек добрейшей души и природной мудрости. Ее знала, кажется, вся так называемая богемная Москва. Журналист Артем Боровик в своих заметках из кошмара Афганистана среди роящихся в голове московских подсознательных ассоциаций упоминает о ней.
К ней хаживало много всякого народа – кто по делу, кто посоветоваться по жизни, а бывало и просто поделиться новостями и пообщаться. И находилось и тепло, и участие, и здравый смысл. Словом, не как тетка чужая, а как мать родная.
Супруга автора, как уже было сказано, имела некоторое отношение к кинопроизводству, и на каких-то кинопосиделках познакомилась с Фаней Абрамовной, сидевшей в президиуме.
Фаня Абрамовна, например, могла достать билеты в любой театр на любой спектакль. Супруга подходила к окошечку администратора и неуверенным голосом говорила:
– Я от Фани Абрамовны.
И чудесным образом появлялся заветный билетик.
Михай Монтяну добрался до Фани Абрамовны, и та сказала:
– Мишенька, высылают только политических. Из-за женщины не выслали еще ни одного человека. В крайнем случае, вас посадят, но сидеть вы будете в Советском Союзе… А вы не пробовали, Мишенька, заняться работой? Покажите им, что вы стоите.

И он показал, и доказал, что стоит много.
Но и Михай урок выучил – быть осторожным. И – никакой антисоветчины.
Он настолько всего берегся, что никогда даже не переписывался с матерью и братом, живущими в Румынии.

Как-то Ермаш, председатель Госкино, спросил своего зама Павленка, отвечающего за художественное кино, что тот думает о Монтяну.
– Благонамерен, – осторожно ответил Павленок, – несмотря на непролетарское и некоренное происхождение.
Ермаш буркнул:
– У нас таких хватает. Ну, тебе видней.

Итак, она звалась Натальей.
Это имя матери Михая, чье влияние на его судьбу, судя по всему, было решающим.
В 1944 г. семья Монтяну, до этого проживавшая в Бессарабии, оказывается в Румынии – бежит от наступающей Советской Армии. Они, бездомные, пользовались поддержкой государства, значит, у них было румынское гражданство. Когда же они стали гражданами Румынии?
Не после ли аншлюса Гитлером Австрии, когда румынское правительство вдруг озаботилось, что значительная часть населения Бессарабии, прихваченной после развала Российской империи, еще ходит с паспортами российскими?
Был предпринят простой и эффективный способ давления – угроза сверхналогов для не граждан. И множество людей запросили румынское подданство.

Михай признавал, что отец владел мельницей. Но если они были „буржуями“, почему в 1940 г. после вхождения Молдавии в СССР их не „подняли“, т. е. в течение одной ночи не выслали в Сибирь? А если они были евреями, как они уцелели в массовых расстрелах начала войны?
Википедия сообщает невероятное – Наталья Монтяну после войны работала в советском посольстве в Бухаресте. Возможно, она знала несколько языков. Но являлась перемещенным лицом, что, наверное, было известно. В 1940 г. все жители Бессарабии автоматически получили гражданство СССР, а в период оккупации 1941-1944 гг. вновь действовало румынское подданство. Считало ли посольство ее сохранившей советское гражданство?

Читатель еще не запутался?

На наше письменное обращение, какую должность занимала в посольстве Наталья Монтяну, и каков был круг ее обязанностей, архив МИД России сообщил, что кадровый состав советских посольств находится еще – кто бы сомневался! – под грифом секретности.
В любом случае, если она работала в советском посольстве, то была проверенным и даже доверенным лицом.
И тогда понятно, кто обеспечил репатриацию Михая – документы на него готовили в посольстве, где работала его мать. И ясно, как вся семья смогла встретиться в молдавских Бельцах – Наталье не составляло труда получить советскую визу.
Именно там они втроем, утверждает брат Михая Лука, смотрели какой-то американский фильм, произведший на Михая незабываемое впечатление, и приведший, в конечном счете, его во ВГИК.
Но кто был у Натальи в Бельцах? Была ли она оттуда родом? Почему Лука буквально пишет – “на квартире матери в Бельцах“?

Сам Лука Монтяну тоже загадочен. Можно даже сказать, что воспоминания Луки есть, а вот его самого как бы нет. Неизвестно, где и когда он родился, где учился, чем занимался. В воспоминаниях он невнятно пишет о детстве – судьбе было угодно, чтобы Михай остался с отцом, а я с матерью.
Возможно, есть вещи, о которых он хочет умолчать.
Всеведущий Google всего лишь указывает, что некий Л. Монтяну имел отношение к продюсированию румынского кино, и что в Facebook имеется ник „Лука Монтяну“, зарегистрированный в Бухаресте. Однако на запрос с разъяснением нашего интереса к личности Михая Монтяну владелец ника не ответил.
Никто из современников не помнит, чтобы Михай упоминал о брате. Конечно, он был пуганой вороной, сроднившейся со стреляным воробьем. Времена были смутные, и не все контакты за границей приветствовались. Но может быть, как ни горько это звучит, он не считал его братом.
Или просто Михай не хотел засвечиваться связью с родственником, проживающим за границей, да еще в Румынии.
Отношения Румынии со старшим восточным братом были не безоблачными. Румыния своевольно не желала плыть в предписанном ей Советским Союзом фарватере, и Москва всякий раз формулировкой при очередной годовщине освобождения Кишинева „от немецко-румынских захватчиков“ намекала визави на прошлое союзничество с нацистами. Со своей стороны Румыния считала Молдавию своей исконной территорией, и всегда косилась на большого соседа.
И посети Лука по делу Мосфильм, Михай при встрече сделал бы вид, что они незнакомы.

Как-то Михай признался Ольге – ему снилась мать, такая, какой он видел ее в последний раз. Ее будто бы пригласили в приличное общество выступить с лекцией по кулинарии, а мать застеснялась и отказалась. Он не понимал, что это значит.
В скудную студенческую пору, пишет Ольга, мать посылала ему из Бухареста модную молодежную одежду.

Монтяну привозил к нам на Республиканский телецентр свой фильм „Цыганская рапсодия“, видимо, хотел похвастаться. Конечно, примчались посмотреть и его коллеги, благо киностудия „Молдова-фильм“ находилась через шоссе напротив. Мы пошли в просмотровый зал вместе с приятелем. Сидели где-то во второй половине зала и беседовали.
Вдруг ряда три-четыре вперед мы как-то одновременно увидели знакомую плешь, и понимающе переглянулись. Это был уже упомянутый Иван Иванович Бодюл, глава республики. Само собой справа и слева от него возвышались двое верзил – телохранители.
Мы догадывались, что в зале присутствует еще два-три десятка парней в штатском – только с двумя охранниками он не ходил. И, может, незнакомый парень в пиджаке слева от нас из этих – что-то был он слишком спортивным и слишком аккуратно подстрижен.
Не все, однако, знали о присутствии Иван Иваныча. Зрители переговаривались, елозили на стульях, но, казалось, какой-то нерв в зале чувствуется.

К счастью, на сцену поднялся Монтяну и коротко сказал – мы сняли такой-то фильм, нам помогали такие-то люди – большая им благодарность, съёмочная группа сделала все, что могла, а о результате судить вам, сидящим в зале.
Мастер лукавил. “Цыганская рапсодия“ за день до этого получила Гран-при Каннского кинофестиваля, но мы об этом еще не знали.
Уже позже понялось присутствие Бодюла. Это был партийный контроль в действии – наподобие того, как неблагонадежный подводник Маринеско уходил в свой легендарный поход с сотрудником „Смерша“ Балтийского флота на борту.

Фильм захватил. Это было то, что ему удавалось – завораживающая красота жизни при всей ее трагичности. Аплодисменты в нашей претендующей на элитарность среде были не приняты, считалось, что художественный уровень – неотъемлемое свойство мастера.
На выходе из зала мы столкнулись с Монтяну, разговаривающим с кем-то по-румынски. Он оказался чуть выше среднего роста, приятного пропорционального сложения, с матовой, чуть смугловатой кожей.
Ручки были при нас, в карманах всегда лежали бланки требований в фонотеку, и мы запросто могли получить автограф. Но в нашей организации это считалось не комильфо, следовало уважать себя и соблюдать право частной жизни. C великими дозволялось только здороваться. Жаль, что не нарушили неписанные правила.
Толпа растекалась по внутреннему двору телецентра. Мы шли к себе в технический корпус. Какая-то женщина обогнала нас и, глядя в лицо приятеля – он был кудрявым и кареглазым шатеном, спросила, не он ли снимался в этом фильме в сцене погони.
Она была раза в полтора старше нас, и приятель, после секундного колебания, сказал – нет.
При другом раскладе и ответ мог быть иным. Такова волшебная сила искусства.

© Михаил Корешковский
 
litceteraДата: Вторник, 18.08.2015, 09:44 | Сообщение # 4
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
IV. Московские окна

По Москве прошел слух – Михай Монтяну женится.
– Неравный брак, – сказал выдающийся режиссёр-комедиограф в ресторане Дома Кино, – получит женишок по ушам.
– А Наумов с супругой, – возразил директор фильма, знающий бомонд, – главное, совпасть.
– Режиссер должен быть, – добавил оператор-постановщик, поднимая рюмку, – влюблен в актрису, иначе у него ничего не получится.
Комедиограф усмехнулся.
Гениальный Николай Гриценко за соседним столиком, предпочитающий приходить в ресторан с молодыми спутницами, сказал:
– Это вы себе живите со своими грымзами. А он хочет жить как человек.

Действительно, казалось, негоже сорокалетнему холостяку жениться на молоденькой актрисе, почти девочке.
Конечно, своими амурами член партии Михай Монтяну мозолил глаза начальству, и надо было остепеняться. Он числился морально неустойчивым. Его не пустили получать Гран-при Каннского кинофестиваля, и получала его Ольга. А то вдруг коварные буржуины подошлют женолюбивому Монтяну обольстительную агентессу.

Говорят, он ошибся в выборе.
Нет! Он был из визуального искусства, он видел человека сразу. Он не ошибся в этой нежной, очаровательной, пленительной девочке. Она могла быть и трогательно женственной, и девичьи-шаловливой, блистательно играя саму себя.
Он искал и выбрал лицо, на котором, шекспировски говоря, – достоинство могло короноваться! Он видел ее невыразимое обаяние.
Ее уникальный облик успешно использовали потом сторонние режиссеры.

У этой хрупкой и изящной леди оказались характер и воля, как у многих девочек, закаленных годами подросткового спорта или балета.
Он требовал отдачи перед камерой, а она считала, что он, конечно, очень умный, но всё-таки муж, и мог бы поменьше давить на нее на съемочной площадке. А дома, где ему, в общем-то, было все равно, она потихоньку становилась главной.
Он был аккуратист – листок к листку на письменном столе, а она говорила – завтра придет домработница. Он был щеголь – ему нужна были глаженые брюки, а она полагала, что мужские носки не ее проблема.
Еще пару лет назад она каждый вечер стирала спортивную одежду, чтобы к утру она уже просохла, а здесь получила возможность тратить, сколько считала нужным.

Он пришел как-то с ней к Фане Абрамовне в гости, посидел и пошел на Мосфильм, попросив вызвать для Лели такси.
Фаня Абрамовна лепила с ней на кухне вареники с картошкой:
– Лелечка, у Миши никогда не было семьи. Он не знает, что это такое. Создайте ему семью.
Семья держится на женщине, а не на мужчине. Да, у вас есть домработница, но если вы сами для него что-нибудь сделаете, он будет признателен, почувствует, что близок вам.
Мой муж тоже не самый простой. Быть женой не всегда приятно и сладко. Но она и пожинает все плоды. Мише ведь много не надо – поесть да чистую рубашку, и чтобы он мог работать.
Чуть-чуть внимания, и он это оценит. Он будет знать, что у него есть дом.

И, о чудо – Леля начала готовить по выходным.

Да, она хотела быть актрисой. Михай подшучивал – хотелка моя, хотеть это еще не профессия, надо мочь.
Трудности начались с героинями взрослыми – ее возраст и ощущение жизни противоречили страданию, глубинным переживаниям, переходам настроения, которые надо передать.
У нее появилась слава и известность, но это надо было подтверждать. Девочка-очарование с нежным голосом никак не подходила на роли горячих смуглянок-молдаванок.
Нужен был большой заметный фильм. Им должна была стать „Айседора“.

Всё понимали выпивающие в ресторане киношники.
– Проталкивает жену, – сказал большой режиссёр с уменьшительной фамилией. – А кто у них главный? Если баба рулит, то и результат будет бабий.
– И заграница ему снится, – поддержал завистливый и невыездной из-за длинного языка композитор.
– А мне приснилось – я летал, – выдохнул второй режиссер, глядя в глаза свой девушке, и та кивнула.
На киностудии „Молдова-фильм“ существовал невинный трюк – в сценарий любого фильма вставлялся эпизод с видом на море. Это давало съемочной группе возможность пробыть летом месяц в Одессе. А „Айседора“ снималась в столицах мира. И можно было убить двух зайцев, соединив приятное с полезным. Это был шанс.
– Как она легка и естественна, – протянул художник-постановщик, – просто прелесть, только и снимать! Повезло человеку.
– Режиссер не может не любить свою актрису, она его продолжение, лучшее, что в нем есть, – сказал молодой сценарист, сейчас он работает в Голливуде. – Это как Пигмалион. Это он себя любит.

Всем, кто смотрел неудавшуюся „Айседору“, казалось, что эту картину делал совсем другой человек. Было даже непонятно, зачем вообще понадобилось снимать этот громоздкий нудный фильм. Конечно, мастер подстраховался – в кадре была жена, озвучивала ее большая актриса, а танцевала за нее большая балерина.
Но заложенные поначалу меркантильные моменты расходились с его естеством, и фильм не получился. Она действительно старалась. А уж он, как ни старался…
Один из бывших однокурсников Монтяну, склонный к язвительным экспромтам, тут же пустил по кругу стишок:
Эх, Михась,
Краса и гордость края.
Тебя сгубила
Дева удалая.
Валюты было потрачено немеряно, а зритель зевал и уходил.
Ермаш гневался:
– Я в ваших тонких материях не понимаю. Мне важно, в чем причина и кто виноват.
Павленок вынужден был высказаться, потому что тень ложилась и на него:
– Он при рыхлой сюжетной линии взял на главную роль неопытную актрису.
И Ермаш сказал:
– Кукиш ему! Больше он ничего не снимет!
Всё! – Михай попал в опалу.

Потом мама Лели, перебравшаяся в Москву, рассказывала многим, что Монтяну страшно ревнив, и ударил ее дочь, и, дескать, поэтому дочь и разводится.
Выпивающие кинематографисты понимающе кивнули – значит, допекла мужика…

Вранье! Он не мог поднять руку на женщину.
Он, любимец женщин, был ревнив? Он, который был в себе уверен, как никто другой?
Михай хотел сделать ее хорошей актрисой, а Леля хотела его правильно воспитать.

Лука Монтяну пишет – однажды Михай по пустынной улочке возвращался из гимназии. Сзади шел парень выше него, и Михай почему-то понял, что он направляется к нему. Сейчас начнется – Эй, малец, дай пятнадцать баней! А потом, независимо даст он или не даст эту мелкую монету, начнется избиение с отбиранием всего.
Парень нагнал его и положил руку на плечо. Михай схватил свободной рукой его кисть, прогнулся вниз и выбросил правую руку с портфелем ему в лицо. Тот отпрянул, схватился за лицо руками и, бормоча „Crucea măti!“ (твою мать! – М.К.), пошел назад.
Михай очень гордился этим случаем. Он никогда не дрался ни во дворе, ни в школе. Этот способ самоутверждения был ему не нужен – он летал в иных сферах.

Монтяну пошел к Фане Абрамовне за пониманием и мудростью – вдруг она скажет что-нибудь волшебное, и все наладится. Там в гостях сидел Норштейн, которого Фаня Абрамовна звала, конечно, Юрочкой. Пили чай с печеньем и малиновым вареньем. Михай, кстати, принес торт и молдавские конфеты „Вишня в шоколаде“.
Норштейн тоже был обладателем международных премий, но Михай относился к его ремеслу, мультипликации, скептически: малюют себе люди на целлулоиде. Что они понимают в монтаже, ракурсе, актерской игре.
Муж Фани Абрамовны, театральный критик, стал восторгаться фильмами Михая:
– Какие у вас типажи! Какая у всех органичность! А женщины – цельные и страстные! Молдаване – прирожденные актеры!..
Михай терпеливо ждал, и Фаня Абрамовна спросила:
– С сыном видитесь?
– Не часто. Леля злится и нервничает.
– Мишенька, вы взрослый мальчик. Самолюбие надо спрятать. Вы не виноваты, и она тоже. И ей плохо. Вы не первый и вы не последний. Каждый такой, какой есть. Берегите связь с сыном. Сын – это такое счастье.
Норштейн, непосредственный как ребенок, вставил невпопад:
– Леля красивая женщина.
Монтяну посмотрел ему в лицо, подумал и сказал:
– Очень.

Потом делил с Лелей славу, квартиру, деньги, сына. Он его любил – копия Михай, но понимал, что как каждодневный папа он плоховат.
Народная судья по семейным делам лаконично записала в блокнот – разница в возрасте и интересах оказалась непреодолимой.
А что за записка белеет на столе?
„Благодарю за все, что было. Ты по-прежнему мой милый и верный друг. Прости.“
Его звала утренняя звезда. Он вспоминал, как смотреть в глаза женщинам.

© Михаил Корешковский
 
litceteraДата: Пятница, 28.08.2015, 12:45 | Сообщение # 5
Генералиссимус
Группа: Администраторы
Сообщений: 1363
Статус: Оффлайн
V. Давай, Майк!

Как-то в беседе без посторонних с Михаилом Козаковым Монтяну назвал себя румыном, а не молдаванином, как по паспорту.
И будет время, когда откроются документы и свидетельства, и молодой румынский писатель напишет книгу „Разгадка Михая Монтяну“, поставит точку и задумчиво откинется в кресле.

А наш герой по-прежнему в пути.

Года полтора спустя Монтяну через молдавские профсоюзы достал санаторную путевку на Днестровский лиман для дочери Фани Абрамовны и внучки.
Михай встречал их, чтобы отдать путевку, в Кишиневском аэропорту. Она оказалась полногрудой, яркой, заводной, со смешливыми серо-зелеными глазами – душа любой компании. Михай показывал им Кишинев, перед ним открывались все двери. Валя находилась в разводе, но была дочерью Фани Абрамовны, и он не стал за ней ухаживать.
Он же их и встречал, когда автобусом возвращались они из санатория – хотел передать подарок Фане Абрамовне. У Вали синюшно нарывала голень – поцарапалась, лазая в камышах. Михай изменился в лице – он вспомнил фильм Кинга „Снега Килиманджаро“.
Валя пыталась его успокоить – ничего страшного, в Москве подлечат. А он знал, что начальник осветительного цеха, купаясь в пригородном озере, напоролся на дне на стекло, и умер от заражения крови.
Он повез их – гони! – на такси в Лечсанупр, в больницу для номенклатуры:
– Вы знаете, кто эта женщина? Она из Москвы. С инспекцией.
И все забегали.
Он присутствовал при всем, что делалось – давил собой. Валя, чтобы отвлечься от боли, травила анекдоты про врачей и пациентов. Медики надрывали животики.
Ему был по нраву ее спонтанный дивертисмент. Он не выносил скучных. У нее было красивое тело и приятный запах. Но он уже решил никого брать в свое плавание.
Завхирургией сказал Вале напоследок:
– Заходите к нам почаще. Еще что-нибудь расска́жете…

Его сценарии отклонялись один за другим. Земной шар спешно учил слово Чернобыль. У Монтяну не было денег. Он никогда их не копил.
Заработать он мог только в Молдавии. Там он был первым. Он был мэтр. Ему нужно было просто существовать. И он подался в Кишинёв.
Сначала казалось, это временно.

Я слышала, молдаванки замечательные жены. Вот у Александра Николаевича Яковлева невестка молдаванка, он в ней души не чает.
Ну не оценила, так что на себе волосы рвать? Бабам у нас конца и края нет. Бери не хочу.
Миша, вы никуда не торопитесь?
На свете ещё много хороших женщин. Главное совпасть. Вы похудели, Мишенька. Правда, Аурика выросла, вчера еще была девчонкой…
Михаил Александрович, ассистентка вам бутерброд и чай из буфета принесла.

Его активно пытались женить. Он был такой светский лев. Но обжегшись на молоке, он дул на воду – заведешь супругу, и сразу столько проблем на ровном месте.
Он знал свой неведомый шарм. И смутно понимал – счастье не снаружи, счастье внутри.

Нет, нельзя сказать, что он не подходил нормальной женщине.
Например, он подошел к художнику-постановщику Надежде, красавице славянского типа, не согласится ли она поужинать с ним в гостинице „Кодру“.
Надежда была ироничной, независимой и непретенциозной. Ей принадлежали устные афоризмы, иногда удачные: ум женщину красит, но краска обладает свойством смываться. Не отдам поцелуя без предъявления паспорта. Слушай мужика, дура – прослывешь женой.
Но тут остроумие ее покинуло. Она только кивнула.
Наверное, ему хотелось ее легкости и непритязательности. Доносов он не боялся, он разведен, Надя не замужем, за его спиной „Музыканты“ и „Цыганская рапсодия“, и ни единого слова против Советской власти. Эта власть дала ему все, потребовав взамен лишь одно – лояльность.
Но Надя в ресторане его не застала – Монтяну, узнав, что Ермаш уехал в санаторий в Сочи, срочно вылетел в Москву проталкивать новый сценарий – надеялся договориться и преодолеть накопившееся недоверие.
Он появился через четыре месяца и без особых успехов. Перед Надей он извинился, но продолжения не последовало. Он никогда не возвращался.
А Надя выпустила новую стрелу – смейся, зая́ц, над брюхатой лисою.

За всю историю советского кинематографа „Цыганская рапсодия“ была самым успешным фильмом – ее купила едва ли не половина стран мира.
Монтяну, не будучи цыганом, снял фильм, в достоверности которого не сомневались сами цыгане.
Его цыгане это не „воруй, пой, пляши“, а вольнолюбивый самобытный народ, бережно несущий свои меланхоличные и в то же время жизнерадостные мелодии.

Никто не слышал, чтобы Монтяну о чем-то жалел. Он не был образцовым конформистом. Как и его цыгане, он подчинялся обстоятельствам. Как и они, оставался внутренне свободен. Ему некогда было приспосабливаться. Его несла энергия творения. Поток времени был для него временем жить.
Досужие журналисты изображают его кишиневское бытие как прозябание. Напротив, он работал для телевидения, ставил спектакли, писал, занимал должности в сфере культуры, обличал засилье русского языка, вел театральную мастерскую. На его лекции ломились – он сам был как театр. Студентки его обожали.
Да, он не мог снимать кино, на это не было денег, но денег не было ни у кого. Он поехал в южную Францию на выбор натуры, попал в Париж, потратил все, что было, и слал телеграммы – вытаскивайте. И его вытащили.

„Любимая из будущих времен...“ – ранняя его строка.
В его последних стихах прозрачность и простор.
Одна петербургская поэтесса любила и любит его, дружески-нежно и беззаветно, как и надлежит любить поэтов.
Михай написал ей на своем сборнике – „Непостижимой и чарующей Т. с преданностью“.
Она ему слала письмо – „Друг, значимый и любимый. Мне жаль с вами расставаться“.

Почему она так написала? Предчувствовала что-то?
Она видела его прекрасным, и он таким становился. Мы такие, какими нас любят.
– Вспыхнут другие звезды, но не будет похожих, – писала она автору этих строк. – Почему не дождался исполнения своего заветного желания (завершения нового фильма – М. К.) этот светлый, теплый, блистающий человек? Он смотрит на меня – живой, вдохновенный, незабываемый…

Он был серьезный и веселый. Ему просто нравилось жить.
В иные времена он мог стать военачальником, политиком, большим менеджером – его бы хватило на все.
А он считал, что делает лучшее в мире дело. Он жил тогда, когда жил.

Говорят, он скончался рака.

Неправда!
Он умер, потому что кончилось его время. Потому что никому не стало нужно романтически-приподнятое поэтическое кино. Потому что кончились русские деньги. Потому что из всех щелей полезла жесткая правда жизни.

Он еще пытался бороться. Его последний фильм о любви юной цыганки и молодого композитора, который он уже начал снимать, был отчаянной попыткой повторить успех, окунуться в ту стихию, в которой он так легко и вольно летал…
Но небеса дали знак – the game is over! И перевели – второго шанса не будет!
И очарованный странник ушел. Он не боялся пути.

Он еще вернется.
Любимая из будущих времен, прими его.

© Михаил Корешковский
 
Форум » Международный Литературный Клуб «Родное слово» » Читальный Зал » Страсти по Михаю
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: